Но эта же волна сослужила мне службу — она сорвала решетку, висевшую на гвозде. Путь наружу свободен!
Донеслись хриплые вопли трубы, шум волны, влетели соленые брызги. Надо было торопиться, пока вода не натечет и не разбудит старика. Я пролез в окно, раздирая хитон, — и вот уже я за бортом.
С корабля не заметили, что я упал в воду. Я сначала погрузился, потом выплыл и еле-еле шевелил руками и ногами, экономя силы, стараясь только держаться. Корабль Артемисии, подставив паруса попутному ветру, ударяя веслами, удалялся, а на некотором расстоянии от него косым строем шли еще четыре галикарнасских корабля. Артемисия бежит с поля сражения!
Я повернулся в другую сторону. Прямо передо мной накренился, погрузив корму, подбитый афинский корабль. Команда покинула его, добралась на лодке до саламинского берега. Корабль медленно вращался в волнах и постепенно погружался. Слышались рев и проклятия: прикованные гребцы не могли покинуть трюм, вода их заливала.
Я напряг усилия, чтобы отплыть как можно дальше, — при погружении корабля может затянуть и меня.
Но тут я услышал свое имя. Кто-то настойчиво звал меня:
— Алкамен, Алкамен!
Что это? Наваждение? Кто может звать меня в проливе?
— Алкамен! Да взгляни сюда, здесь мы, в этом разбитом корабле!
Да, да! Знакомый голос рыжего скифа Медведя доносился из черной пасти отверстия для весла.
— Здесь все наши, храмовые, — и Псой-садовник, и Зубило, и Жернов... Полезай на палубу, голубчик, может быть, они обронили ключи от замков, или подай нам топор, меч, кувалду — все, что угодно, только чтобы разбить цепи. Алкамен, неужели ты нас покинешь?
Ну конечно, я не покину! С борта свешивалась веревочная лестница, по которой спасся экипаж. Мгновение — и я уже наверху. Правда, палуба накренилась так, что по ней трудно взбегать. Но вот валяется и топор, а вот и мечей целых три. Я кидаю все это в люк трюма. Оттуда доносится восторженный вопль и лязг разбиваемых цепей. Вскоре рядом со мной на палубе и Медведь, и Зубило, и Псой, и все остальные.
Медведь показал громадный кулачище холмистому зеленому берегу Саламина.
— Галера, к нам идет галера! — закричали рабы. Действительно, от Саламина приближалась небольшая галера, наверное, затем, чтобы взять накренившийся корабль на буксир.
— Все вниз! — заорал Медведь. — Всем спрятаться! Хватайте мечи, ножи, топоры, молотки — кто что найдет.
— Как? — спросил я с ужасом. — Ты хочешь напасть на своих, на афинян?
— Это тебе они свои, — захохотал великан, заставляя меня спрятаться за палубную надстройку, — а мне они вот где «свои». — Он показал мне руки, на которых были кровавые язвы от сбитых цепей.
Что мог я возразить?
Галера стукнулась о борт нашего корабля. На палубу вскарабкались двое корабельщиков, стали накручивать канат, закреплять буксир.
— А-ррр! — страшно закричал Медведь.
Наверное, так кричит в его родных лесах какое-нибудь чудовище.
Рабы выскочили из люков, выпрыгнули из отверстий для весел, посыпались в галеру, били и сталкивали в воду ошеломленных моряков. Вскоре галера была в руках мятежников. Они кричали, целовались от радости, и полуденное солнце жарко обнимало их голые плечи и торсы.
— На весла! Уж если мы напрягались в цепях, так приналяжем ради свободы!
Что делать? И я был с ними — не погибать же мне вместе с тонущим кораблем. Однако, когда мы огибали Саламин, чтобы выйти в открытое море, я твердо заявил, что покину их галеру и поплыву на остров.
Там, на Саламине, раненая Мика ждала, что я приведу к ней отца, оттуда нужно послать погоню, чтобы освободить Мнесилоха, там Фемистокл надеялся на мою верность и отвагу.
— Вы поглядите на этого афинянина! — издевался Медведь. — Там его ждут поместья, гражданский венок и красавица невеста! Ты бывал когда-нибудь на кладбище возле Академии? На этом кладбище есть надгробная плита в честь рабов, которые в юности оказали услугу на войне, а в старости по постановлению народного собрания они получили надгробный памятник. Ты слышишь? На свободу их не отпустили — только памятник воздвигли!
— Оставь его, Медведь, — вмешался Псой. — Кому дорога своя свобода, должен уважать свободу других.
— Прощай, внук ящерицы. — Медведь обнял меня и так прижал к рыжей груди, что у меня дыхание остановилось. — Прощай, да пошлют тебе счастье боги!
Рабы ласково мне улыбались, а многие утирали слезы.
Я выпрыгнул и поплыл к берегу. Видя, что плыть мне осталось недалеко, я обернулся. Галера быстро уходила, разрезая прозрачные волны и пенистые гребешки. Никто из афинян, занятых боем, не помчался за ней в погоню. Быть может, им и удастся добраться до острова Крит, где беглых рабов не выдают греческим городам.