Некоторые исследователи считают эпизод с мостом, или, по крайней мере, предложение Мильтиада вымыслом, сочиненным для защиты перед судом после его возвращения в Афины в 493 г.[249]
Здесь нужно остановиться на одном любопытном свидетельстве, относящемся ко времени пребывания Мильтиада в Афинах или уже к его отправлению на Херсонес. Мы имеем в виду известное изображение на блюде молодого всадника в скифском облачении, вооруженного луком и стрелами, снабженное надписью Miltiades kalos. Это произведение вышло из мастерской художника Пасеаса, расцвет которого датируется 520–510 гг.[250], что совпадает c указанными вехами в жизни Мильтиада. Это изображение вызывает два основных вопроса: почему имя Мильтиада подписано под изображением скифского всадника, и как связать реальный возраст Мильтиада, который ко времени отправления на Херсонес был уже зрелым человеком[251], с образом юноши и, к тому же, эпитетом kalos (красавчик), который зачастую употреблялся для обозначения возлюбленного в мужской любви.
Сразу оговоримся, что не сможем дать исчерпывающие ответы на поставленные вопросы, однако попытаемся наметить возможные пути их решения.
Что касается скифского костюма, то возникает естественное желание связать его с предстоящим или уже свершившимся отъездом Мильтиада на Херсонес, а может быть, даже с его участием в скифском походе Дария, о котором стало известно в Афинах[252]. С другой стороны, изображения скифов были одним из типовых сюжетов вазовой живописи времени архаики, к тому же, есть предположение о бытовании в среде афинской аристократии своеобразной моды на скифский наряд[253]. Нам кажется, что в появлении данного произведения могли сыграть свою роль все упомянутые факторы, однако выделить степень их влияния представляется сложноразрешимой задачей.
Относительно изображенного молодого человека отметим, что это, безусловно, не портрет Мильтиада[254]. Возможно, общая стилизация подразумевала создание образа молодого и красивого воина, и автор не ставил перед собой задачу изобразить конкретное лицо, а лишь стремился имевшимися в его распоряжении средствами выполнить данный ему заказ на прославление известного человека. Впрочем, есть и другого рода предположения, например, что этот юный всадник — адъютант Мильтиада, а его реплика означает, что его начальник, как выразился Уэйд-Джери, «славный малый»[255]. Во всяком случае, нам кажется, что эпитет kalos здесь не обязательно несет в себе лишь упомянутый выше фривольный оттенок, а может означать высокие качества личности Мильтиада. Однако, как мы уже отмечали, эти предположения не могут полностью разрешить проблему данного изображения.
Примерно к тому же времени (после 514 г.) относится другое событие, которое косвенно могло повлиять на судьбу Мильтиада. Мы имеем в виду сообщение Фукидида о том, что после убийства Гиппарха Гиппий стал более подозрительным, страшась за свою жизнь, и «начал также обращать взоры за рубеж, надеясь обеспечить себе убежище на случай переворота. В соответствии с этим он выдал свою дочь Архедику за Эантида, сына Гиппокла, лампсакского тирана, так как слышал, что они пользовались большим влиянием у царя Дария» (Thuc., VI, 59,2–3). По сообщению Геродота (IV, 138), Гиппокл сопровождал Дария в скифском походе и воспротивился предложению Мильтиада разрушить мост. К тому же, Лампсак был первейшим врагом афинского присутствия на Херсонесе: с ним воевал Мильтиад Старший, Стесагор был убит лампсакийцем (Her., IV, 37–38). В связи с этим можно предложить по крайней мере два истолкования подобной династической политики Гиппия. С одной стороны, как пишет П. Юр, породнившись с лампсакским тираном, Гиппий мог обеспечить для Афин (хотя бы на время) то, чего они не достигли войнами: контроль над обеими сторонами Геллеспонта[256]. Х. Т. Уэйд-Джери считает такой шаг Гиппия проявлением решительного разрыва с Мильтиадом. Автору кажется вероятным, что его политика удержать Херсонес за Афинами доказала свою несостоятельность, и Гиппий своим шагом предупредил захват его Лампсаком, имевшим поддержку от персидского царя[257].
Позволим себе высказать свою точку зрения на эти события. Когда Дарий отправился в скифский поход, Мильтиад, вероятно, не мог не принять в нем участия. Однако его отношение к царю было принципиально иным, чем у греков-тиранов, положение которых охарактеризовал Гистией из Милета, отметив, что «каждый из них в настоящее время является тираном в городе милостью Дария. Если же могущество Дария будет сокрушено, то ни он — Гистией — и никто другой уже не сможет сохранить своей власти над городом: ведь каждый город предпочитает народное правление господству тирана» (Her., IV, 137). Мильтиад не нуждался в царе для поддержания своей власти над Херсонесом: прибывая на полуостров, он мог рассчитывать на свои силы и, в какой-то степени, на помощь со стороны пославших его Афин. Присутствие в Европе Дария могло, напротив, только ослабить его позиции; так что если эпизод с мостом даже и является выдумкой, то он может, по-видимому, отражать господствовавшие у греческих властителей настроения.
249
Wade-Gery H. T. Miltiades. P. 215; Lewis D. M. The tyranny of the Pisistratidae. P. 298.
250
Ср.: Boardman J. Athenian Red Figure Vases of the Archaic Period. London, 1975. P. 18.
251
В 516 г., во время предполагаемого отъезда Мильтиада на Херсонес, ему могло быть около 40 лет: вспомним, что он был архонтом в 524/523 г., и ему должно было быть не намного меньше 30 лет. Ср.: Wade-Gery H. T. Miltiades. Р. 220.
252
Ср.: Wade-Gery H. T. Miltiades. Р. 220; Berve H. Die Tyrannis bei den Griechen, Munchen, 1967. Bd. I, S. 83, Bd. II, S. 568 f.
253
См.: Фролов Э. Д. Скифы в Афинах // ВДИ, 1998, №1. С. 139, со ссылкой на работу А. Плассара: Plassart A. Les archers d'Athenes // Revue des Etudes Greque, XXVI, №117, 1913. P. 174.