Геродот пишет, что когда поражение персов на суше было уже очевидным, они вышли в море на кораблях и «стали огибать Суний, стремясь прибыть к Афинам раньше афинского войска. Афиняне подозревали, что персы задумали этот [маневр] по коварному наущению Алкмеонидов: говорили, что Алкмеониды, условившись с персами, когда те уже были на кораблях, дали им сигнал щитом» (Her., VI, 115). Однако Геродот сам же и опровергает подобные слухи: «Меня удивляют и представляются совершенно невероятными толки о том, будто Алкмеониды действительно вступили тогда в соглашение с персами и подняли даже сигнальный щит персам, желая предать афинян под иго варваров и Гиппия» (VI, 121). Объясняет он это тем, что Алкмеониды всегда были ненавистниками тиранов, лишили власти Писистратидов и освободили Афины от тирании (VI, 121; 123). «Щит был тогда действительно поднят, — заканчивает Геродот, — этого нельзя отрицать, потому что это правда. Но кто все-таки его поднял, — я не могу ничего больше об этом сказать» (VI, 124).
Кроме этих очевидных свидетельств, с проявлением проперсидских настроений (или, по крайней мере, с напряженной обстановкой из-за персидской угрозы и борьбой мнений по вопросу отношения к Персии) можно соотнести первый суд над Мильтиадом, бежавшим в Афины от мидийский угрозы и ранее выступавшим против Дария[283].
На основании перечисленных свидетельств ряд современных ученых, реконструируя политическую жизнь Афин начала V в., говорит о существовании, наряду с другими течениями, проперсидской партии, причем с проведением в жизнь этой политики связывают Алкмеонидов: именно они выступали против Мильтиада, подали персам сигнал щитом, многих из них, как мы увидим ниже, изгнали остракизмом. К тому же, они имели связь с Персией еще со времен Креза[284].
Однако нам представляется, что сообщения источников не дают достаточных оснований для такого рода реконструкции, тем более что одни и те же факты можно интерпретировать по-разному, в зависимости от общей концепции.
Так например, из Аристотеля известно, что через два года после Марафонской битвы был впервые применен остракизм, и жертвой его стал родственник Писистрата Гиппарх, сына Харма, «которого главным образом и имел в виду Клисфен, издавая этот закон, так как хотел его изгнать»[285], (Ath. pol., 22,3–4). На следующий же год «подвергся остракизму Мегакл, сын Гиппократа[286], из Алопеки. Таким образом в течение трех лет[287] изгоняли остракизмом сторонников тиранов (philoi ton tyrannon), против которых был направлен этот закон; после же этого на четвертый год стали подвергать изгнанию и из остальных граждан всякого, кто только казался слишком влиятельным. И первым подвергся остракизму из людей, посторонних тирании, Ксантипп, сын Арифрона» (Ath. pol., 22,5–6), то есть отец Перикла и обвинитель Мильтиада. Действительно, остракизм со временем изменил свое назначение: он становится уже не оружием против тирании, а средством борьбы между группировками и своеобразным регулятором политической жизни. Остракизм давал возможность в некоторых случаях решать, какая политическая программа пользуется в данный момент наибольшей поддержкой. Вспомним противостояние Аристида и Фемистокла. Аристид, зная эгоистичный нрав Фемистокла, противодействовал иногда и тем его предложениям, которые шли на благо государства, в частности, строительству флота (сам Аристид настаивал на увеличении сухопутного войска). Народ принял программу Фемистокла, Аристид же был изгнан остракизмом, так как мог помешать осуществлению этого плана (Plut.Arist., 3,7; Them., 3–5).
В связи с этим остракизм Ксантиппа, как человека влиятельного и непричастного к тирании, не вызывает большого удивления, а вот изгнание Мегакла Алкмеонида как «друга тиранов» после Гиппарха, бывшего «вождем и простатом» сторонников тиранов (Ath. pol., 22,4), является довольно странным. Если сопоставить свидетельство Геродота о предательстве Алкмеонидов с их изгнанием, можно прийти к выводу, что остракизм был вызван изменническими сношениями Алкмеонидов с персами[288]. Более того, М. Оствальд, полностью уверенный в таком мотиве остракизма, полагает, что в Афинах этого времени отождествлялись понятия «сторонник Персии» и «друг тиранов», поскольку при дворе Дария находился престарелый Гиппий, стремившийся вернуться назад; к тому же, автор рассматривает изгнание «друзей тиранов» как окончательную победу антиперсидской политики в Афинах. Причем путем остракизма народу была дана возможность решить, какой путь избрать: сопротивление или подчинение Персии[289].
284
Ср.: Строгецкий В. М. Геродот и Алкмеониды // ВДИ, 1977, №3. С. 152–153; Walker E. M. Athens: The Reforms of Cleisthenes // CAH, vol. IV, 1926. P. 157–158; Robinson C. A. The Struggle for Power at Athens in the Early Fifth Century // AJPh, vol. LX, 1939, №2. P. 232–237; McGregor M. F. The Propersian Party at Athens from 510–480 B. C. // HSCPh, Suppl., vol. 1, 1940. P. 71–96; Forrest W. G. G. Themistocles and Argos // ClQu, vol. X, 1960, №2. P. 232 ff; Davies J. K. Athenian Propertied Families. 600–300 BC. Oxford, 1971. P. 375.
285
П. Родс считает, что закон об остракизме не был специально направлен против Гиппарха, однако поскольку между его изданием и применением прошло достаточно времени, и первым изгнанником оказался Гиппарх, более поздняя традиция могла соединить назначение этого закона с его первой жертвой. — Rhodes P. J. A Commentary on the Aristotelian Athenaion Politeia. Oxford, 1985. Р. 270.
287
Имя третьего лица, изгнанного как «друг тиранов», литературные источники не сообщают. Однако на основании археологических находок ученые восстанавливают его как еще одного Алкмеонида: найдены остраконы с именами Калликсена, сына Аристонима, из Ксипета (на одном из черепков есть даже относящийся к нему эпитет [ho pr]odotes, предатель), и Гиппократа, сына Алкмеонида, из Алопеки. Оба они — возможные изгнанники третьего года. Ср.: Davies J. K. Athenian Propertied Families. Р. 372–373; Rhodes P. J. A Commentary… Р. 274.
288
Бузескул В. П. «Афинская полития» Аристотеля как источник для истории государственного строя Афин до конца V века. Харьков, 1895. С. 401.