В такой реконструкции, как убедительно показал Дж. Холлэдэй[290], нетрудно найти уязвимые места. Во-первых, предателей лучше было судить и изгнать из страны (или даже предать смерти) с конфискацией имущества, чего не дает остракизм, являясь почетным наказанием. В данном случае, применение остракизма может указывать на то, что вина подозреваемых не могла быть доказана[291]. Во-вторых, непонятно, почему эти разбирательства столь затянулись и вылились в изгнание только спустя два года после марафона, тогда как были все возможности расправиться с предателями сразу после победы. В-третьих, из Аристотеля известно, что изгнанных вернули в 481/480 г. в связи с походом Ксеркса (Ath. pol., 22,8), что тоже вызывает удивление, если речь идет о предателях родины.
Эти неувязки можно устранить, если принять за основу другую интерпретацию этих событий. Мы согласны с Дж. Холлэдеем, который считает несостоятельными попытки найти в Афинах организованную «проперсидскую партию»[292]. События, связанные с обвинением Алкмеонидов в предательстве и медизме, следует, на наш взгляд, трактовать как результат политических игр афинских группировок, о которых мы мало осведомлены, так как в источниках отражен только их результат, а не приводящий в движение различные силы общества механизм[293]. Такие обвинения могли появиться только в момент персидской угрозы и только в напряженной атмосфере афинского общества, к тому же, они могли быть раздуты когда было принято решение проводить остракизм.
Впрочем, не надо забывать, что остракизм не предполагал «официального обвинения»: каждый участник голосовал по своим собственным причинам, которые могли быть совершенно различными (вспомним хотя бы знаменитый эпизод с крестьянином, голосовавшим против Аристида — Plut. Arist., 7). Возможно, Аристотель, не располагая подробностями о политических интригах начала V в., но зная о связанных с Алкмеонидами слухах, а также о принадлежности Гиппарха к дому Писистратидов, нашел наиболее приемлемую формулировку для этих применений остракизма, тем более что обвинения в причастности к тирании были, как мы видели в случае с Мильтиадом, «общим местом» афинской политической жизни, под которое могли подпасть самые различные действия, а также эти обвинения могли быть вызваны интригами противоборствующих сторон. К тому же, нам сложно найти приемлемое объяснение желанию Алкмеонидов передать свой город врагам: ведь с персами был Гиппий, который и стал бы марионеточным правителем, а Алкмеониды остались бы (если остались) на вторых ролях, так что трудно предположить, что они расчищали поле для своего политического противника, которого еще недавно изгоняли из Афин. Подчеркнем еще раз, что подобные слухи могли зародиться в атмосфере страха и подозрительности, а после того как персы были отбиты, подогреваться противниками Алкмеонидов с целью подорвать их позиции в Афинах.
Однако мы признаем, что вопрос о сторонниках персов и предательстве Алкмеонидов, по большому счету, остается открытым: возможны различные толкования этих событий, но они так и остаются версиями из-за недостаточности сообщений источников.
В целом же, перипетии политической жизни афинского общества начала V в. до н. э. показывают, что «в Афинах в то время велась ожесточенная борьба: представители одной знатной фамилии за другой <…> подвергались преследованию и должны были хотя бы на время удалиться; а демос усиливался: наступал период его владычества»[294].
Взгляд на положение аристократии в демократических Афинах
В последующее время аристократия все больше утрачивает свои лидирующие позиции в демократических Афинах. Причины таких перемен, на наш взгляд, заключены не только и не столько в самой аристократии. Действительно, все то, чем она была сильна, например, в архаическую эпоху, и что в то время играло важнейшую роль в жизни общества — семейные связи, традиции политической жизни, богатство — осталось при ней. Но в течение VI в. постепенно менялась социальная обстановка: благодаря реформам Солона и Клисфена, а также тирании Писистрата, на авансцену афинской политической жизни вышел народ, постепенно набравший такую силу, с которой аристократия не могла уже не считаться, хотя и продолжала претендовать на заглавную роль в политике. Для завоевания поддержки народа нужно было, хотя бы внешне, принять демократию и ее новые правила игры. Они подразумевали незыблемость демократического устройства и высшую роль суверенного народа в принятии любых решений. Безусловно, под видом защиты демократии и блага народа продолжали преследоваться и личные цели: нам кажется, что такой своеобразный политический момент, когда традиционные конфликты между родами обретают «демократическую» форму, то есть разрешаются при помощи новых, демократических средств, можно увидеть в Афинах накануне и во время Греко-персидских войн.
291
Ср.: Karavites P. Realities and Appearance… Р. 114; Rhodes P. J. A Commentary… Р. 275.
293
Williams G. W. The Curse of Alcmeonidai // Hermathena, vol. 80, 1952. P. 71; Wolski J. Medismos et son importance en Grece a l'epoque des guerres medique / Historia, Bd. XXII, 1973, H. 1. P. 3.