- Огня, говорю, нету? - повторил парень.
- Есть огонь, - сказал Шкабров и вынул из кармана зажигалку.
Парень склонился над его сложенными трубочкой ладонями и погрузил кончик сигареты в оранжевый язычок пламени.
- Слышь, Абзац, - сказал вдруг он, не глядя на Шкаброва и продолжая усиленно работать щеками, - Хромой велел передать, что он тобой недоволен. Сказал, что уговор остается в силе, но премию он теперь будет уменьшать на два процента за каждый лишний день.
- А не много ли он на себя берет? - спросил Абзац, понимая при этом, что впустую сотрясает воздух: перед ним была шестерка, способная только с горем пополам воспроизвести кое-как заученный текст.
- Не знаю, - сказал посланец Хромого. - Мое дело - сторона. Я тут ничего не решаю. Ну, бывай здоров. Спасибо за огонек.
Он повернулся и беззвучно слился с темной стеной кустарника.
- Эй, - окликнул его Абзац, - погоди-ка! Ты как меня нашел?
Ему никто не ответил, лишь в отдалении негромко хрустнула попавшая под каблук сухая ветка да коротко прошуршали потревоженные листья.
- Оба-на! - воскликнул Абзац, глядя вслед незнакомцу. - Как говорится, "has been a hard day's night...".
Он заметил, что все еще держит в руке зажигалку, и не спеша закурил, продолжая вглядываться в темноту, лишь отчасти разжиженную слабым светом неоновых ламп. Зажигалка нагрелась и обожгла ему руку. Абзац с отчетливым щелчком опустил крышечку, гася пламя, положил зажигалку в карман брюк и двинулся домой, фальшиво насвистывая "Вечер трудного дня" и время от времени для поднятия настроения выделывая ногами танцевальные па, окончательно вышедшие из употребления в середине восьмидесятых годов.
Глава 5
"НАША СЛУЖБА И ОПАСНА, И ТРУДНА..."
Когда из репродуктора, втиснутого между стоявшей на сейфе сломанной пишущей машинкой и графином с мутноватой кипяченой водой, раздался писк сигналов точного времени, Чиж запустил руку в нагрудный карман рубашки и вынул оттуда обгрызенную половинку мускатного ореха. Он сделал это автоматически, не переставая писать, как делал ежедневно на протяжении уже полутора лет - с того самого дня, как от него ушла жена. "Изложенная выше информация, - писал Чиж, попутно откусывая от ореха приличный кусок и начиная жевать, - получена из надежных агентурных источников и подвергнута перекрестной проверке." Он скривился от терпкого вяжущего вкуса, поставил жирную точку и вздохнул. Фраза насчет перекрестной проверки была чистой воды враньем: у него не было ни времени, ни сил, ни возможностей проверять полученную от Сапсана информацию. Он просто знал, что лгать Сапсану незачем, но излагать свои соображения по этому поводу в официальном рапорте было бы, по меньшей мере, неловко.
Как только последняя крошка разжеванного мускатного ореха была с отвращением проглочена, дверь кабинета без стука распахнулась. На пороге возник подполковник Лаптев - без фуражки, но в остальном в полной форме, гладко выбритый, благоухающий неизменным "Шипром" и выглядевший лет на десять моложе своего возраста. Моложавость подполковника Лаптева не имела ничего общего с новейшими достижениями пластической хирургии, геронтологии и вообще медицины. Чиж давно заметил, что дураки старятся гораздо медленнее окружающих, и Лаптев неизменно служил наилучшим подтверждением этой доморощенной теории.
- В Москве десять часов и четыре минуты, - бодрым женским голосом произнес репродуктор.
Чиж сдержал улыбку: по Лаптеву можно было сверять часы.
- О, - сказал Лаптев своим глубоким баритоном, - что я вижу? Наш Чиж приводит в порядок документацию! Да еще и с утра пораньше! Решил начать новую жизнь?
- И рад бы в рай, да грехи не пускают, - со вздохом ответил Чиж, разминая затекшие от писанины пальцы и наблюдая за тем, как Лаптев не спеша подходит к нему.
Потом до Чижа дошло, что он, черт подери, грубо нарушает субординацию, и он неловко встал из-за стола, с протяжным скрипом отодвинув стул.
- Сиди, сиди, - благодушно пророкотал Лаптев и первым опустился на шаткий стул для посетителей.
Он, как всегда, забыл, что этот стул только и ждет случая, чтобы рассыпаться, и стул, по обыкновению, напомнил ему об этом, сделав некое волнообразное движение, которое всегда напоминало Чижу один из элементов восточного танца живота. - Ух ты, м-мать!.. - испуганно воскликнул Лаптев, хватаясь за край стола, чтобы сохранить равновесие. - Это же не стул, а мустанг какой-то! Ты когда его починишь?
- Как только, так сразу, - расплывчато пообещал Чиж, решив не ввязываться в старый спор о том, что входит, а что не входит в круг его служебных обязанностей.
- Дождешься ты, что кто-нибудь прямо у тебя в кабинете копчик сломает, - проворчал Лаптев.
Чиж заметил, что подполковник осторожно поводит носом из стороны в сторону, и опять сдержал улыбку. Собственно, смешно ему не было, но улыбка была единственной приемлемой реакцией на поведение Лаптева. Ну не драться же с ним, в самом-то деле!
Он дипломатично промолчал и, взяв со стола ручку, озабоченно почесал ею за ухом, ненавязчиво давая начальству понять, что у подчиненных тоже случаются неотложные дела.
- Что пишем? - не обратив на намек внимания, бодро поинтересовался Лаптев. Он все еще принюхивался, пытаясь определить, не пахнет ли в кабинете перегаром. - Письмо любимой женщине?
- В некотором роде, - не удержавшись, сказал Чиж. - Это рапорт на ваше имя. Можете ознакомиться.
Он протянул Лаптеву недописанный рапорт.
- Да-а? - удивленно протянул Лаптев с таким видом, словно ему предлагали прочесть первые несколько глав написанного Чижом порнографического романа и высказать свои критические замечания.
Он положил рапорт на стол, не спеша извлек из кармана архаичный пластмассовый футляр, с третьей попытки открыл его и торжественно водрузил на переносицу очки в металлической оправе. По отделу некоторое время ходили упорные слухи, что в эти очки вставлено обычное оконное стекло и что Лапоть носит их исключительно для солидности. Это была не правда: однажды Чиж, улучив момент, бросил взгляд на окружающий мир сквозь очки Лаптева и убедился в том, что линзы в очках самые настоящие. У него до сих пор болели глаза при одном воспоминании об этом эксперименте. Миф был развенчан, а Чиж получил очередную головомойку за несерьезное поведение, не соответствующее моральному облику офицера столичной милиции.
Лаптев вдумчиво прочел рапорт от начала до конца - вернее, до того места, на котором остановился Чиж. Он сдвинул очки на самый кончик носа, бросил поверх них быстрый взгляд на Чижа и, оттянув двумя пальцами нижнюю губу, щелкнул ею, как резинкой.
- Веселенькое дельце, - сказал он, снова принимаясь блуждать по коряво выведенным строчкам рапорта, словно в поисках орфографических ошибок. - И что же это, позволь поинтересоваться, за компетентные источники, из которых ты получил информацию?
Чиж промолчал. Это получилось у него довольно демонстративно, но и Лаптев был хорош. Пожалуй, подумал Чиж, наш Лапоть сегодня превзошел самого себя. Кто же задает такие вопросы? А главное, кто на них отвечает?
- Значит, - не дождавшись ответа, продолжал Лаптев, - ты хочешь убедить меня в том, что дело о нападении на машину Кондрашова можно считать закрытым? Судя по твоему рапорту, нам осталось только изловить и расколоть этого.., как его... Абзаца? Что за идиотская кличка! У него что, имени нет?
- Есть, наверное, - предположил Чиж. Украдкой он сделал глубокий выдох и проанализировал ощущения, которые возникли при этом у него во рту. Кажется, перегаром от него не разило: мускатный орех, как всегда, помог. Но кличка - это все, что мы о нем знаем на сегодняшний день. Кличка да еще тот факт, что кто-то заказал ему Кондрашова. Кстати, не пойму, чем вам не нравится его кличка. Абзац - это по существу. Знаете, как иногда говорят: абзац, мол, тебе пришел. Вот он и есть этот самый абзац.