— Спасибо, Элф.
I heard the click of the receiver as he hung up and the line droned empty in my ear. My hand began to shake and I laid the receiver carefully on the desk, not trying to put it back into the cradle.
Joe Evans was looking at me hard. “You knew,” he said. “You knew all the time.”
I shook my head.
В трубке щелкнуло — он дал отбой, теперь я слышал только гудение. У меня так затряслись руки, что я и не пытался опустить трубку на рычаг, а осторожно положил ее прямо на стол.
Джо Эванс смотрел на меня в упор.
— Так ты знал, — сказал он. — Все время знал.
Я покачал головой.
“Not that they meant to do it. The general mentioned it as a last resort. Davenport jumped on him...”
I didn't finish what I meant to say. The words just dwindled off. Joe kept on staring at me.
I exploded at him.
— Что они на это пойдут — не знал. Генерал обмолвился об этом как о последнем средстве, на самый крайний случай. И Дэйвенпорт на него накинулся...
Я не договорил, я уже и не помнил, что хотел сказать. Слова теряли всякий смысл. Джо все не сводил с меня глаз.
И вдруг меня взорвало.
“Damn it, man,” I shouted, “I couldn't tell anyone. I asked the general, if he had to do it, to do it without notice. Not to let us know. That way there'd be a flash we'd probably never see. We'd die, of course, but only once. Not a thousand deaths...”
Joe picked up the phone. “I'll try to raise the senator,” he said.
I sat down in a chair.
— Не мог я никому сказать, черт возьми! — заорал я. — Я попросил генерала, если уж ему придется на это пойти, так чтоб без предупреждения. Чтоб нам ничего не знать заранее. Просто вспышка — и все, мы бы, наверно, ее и не увидели. Ну, погибли бы, но одна смерть куда ни шло. А так умираешь тысячу раз...
Джо взялся за телефон.
— Попробую дозвониться до сенатора, — сказал он.
Я сел.
I felt empty. There was nothing in me. I heard Joe talking into the telephone, but I didn't really hear his words, for it seemed that I had, for the moment, created a small world all of my own (as though there were no longer room for me in the normal world) and had drawn it about me as one would draw a blanket.
I was miserable and at the same time angry, and perhaps considerably confused.
Joe was saying something to me and I became aware of it only after he had almost finished speaking.
Пусто внутри. Точно меня выпотрошили. Джо говорит по телефону, а я не разбираю слов, будто на несколько минут создал отдельный крохотный мирок для себя одного (видно, в обычном мире, среди людей, мне уже нет места) и укрылся в нем, как укрываешься с головой одеялом.
Худо мне, тошно, и зол я, и мысли путаются.
... Джо мне что-то говорил, а я даже не замечал этого, только под самый конец спохватился:
“What was that?” I asked.
“The call is in,” said Joe. “They'll call us back.”
I nodded.
“I told them it was important.”
— Что? Что такое?
— Я заказал междугородный разговор. Нас соединят.
Я кивнул.
— Я объяснил, что дело очень важное.
“I wonder if it is,” I said.
“What do you mean? Of course it...”
— Не знаю... — сказал я.
— То есть как? Конечно же, это...
“I wonder what the senator can do. I wonder what difference it will make if I, or you, or anyone, talks to him about it.”
“The senator has a lot of weight,” said Joe. “He likes to throw it around.”
We sat in silence for a moment, waiting for the call, waiting for the senator and what he knew about it.
— Не знаю, что тут может поправить сенатор. Не знаю, что изменится, если мы с ним и поговорим — я, ты, кто угодно.
— Сенатор Гиббс — человек влиятельный, — сказал Джо. И он очень любит это показывать.
Некоторое время мы сидели молча и ждали звонка. Что скажет сенатор? Что он знает о нашей судьбе?
“If no one will stand up for us,” asked Joe, “if no one will fight for us, what are we to do?”
“What can we do?” I asked. “We can't even run. We can't get away. We're sitting ducks.”
“When the village knows...”
— А как быть, если никто за нас не вступится? Если никто не станет за нас драться? — вновь заговорил Джо.
— Ну, а что мы можем? Бежать — и то нельзя. Никуда не денешься. Сиди и жди, пока в тебя трахнут, — очень удобная мишень.
— Когда в Милвилле узнают...
“They'll know,” I said, “as soon as the news leaks out. If it does leak out. It'll be bulletined on TV and radio and everyone in this village is plastered to a set.”
“Maybe someone will get hold of Davenport and hush him up.”
I shook my head.
“He was pretty sore this morning. Right down the general's throat.”
— Узнают из последних известий, как только это просочится. Если просочится. Телевидение и радио мигом сообщат, а все милвиллцы прилипли к приемникам.
— Может, кто-нибудь нажмет на Дэйвенпорта и заставит его прикусить язык.
Я покачал головой.
— Утром он был зол, как черт. Так и накинулся на генерала.
And who was right? I asked myself. How could one tell in this short space of time who was right or wrong?
For years man had fought insects and blights and noxious weeds. He'd fought them any way he could. He'd killed them any way he could. Let one's guard down for a moment and the weeds would have taken over. They crowded every fence corner, every hedgerow, sprang up in every vacant lot. They'd grow anywhere. When drought killed the grain and sickened the corn, the weeds would keep on growing, green and tough and wiry.
А кто из них был прав? Да разве за такой короткий срок разберешься, кто прав, а кто нет?
Издавна люди воевали с вредными жучками и саранчой, со всевозможными врагами урожая, со всякими сорняками. Воевали, как могли. Истребляли и уничтожали, как могли. Приходилось всегда быть настороже, чуть зазевался — и сорные травы тебя одолеют. Разрастутся в каждом углу, под заборами, среди живых изгородей, на пустырях. Они нигде не пропадут. В засуху гибнут злаки, чахнет кукуруза, а сорные травы, упорные и выносливые, знай растут и зеленеют.