“What do you think?” I asked. “What are the chances?”
— Если этот барьер сдвинется еще хотя бы на фут или случится еще что-либо непредвиденное, не исключено, что мы предпримем какие-то шаги в одностороннем порядке. Военные всегда могут заявить, что они действовали в интересах всего человечества, спасали мир от вторжения чуждых сил. Они могут также заявить, что располагают сведениями, которых больше ни у кого нет. Могут объявить эти сведения совершенно секретными и откажутся их огласить. Опубликуют какую-нибудь подходящую версию, а когда дело будет сделано, преспокойно подождут, пока пройдет время и все уляжется. Конечно, скандал будет страшный, но они это перенесут.
— А вы сами что думаете? Чья возьмет?
“God,” said the senator, “I don't know. I don't have the facts. I don't know what the Pentagon is thinking. I don't know the facts they have. I don't know what the chiefs of staff have told the President. There is no way of knowing the attitudes of Britain or Russia, or of France.”
The wire sang cold and empty.
“Is there,” asked the senator, “anything that you can do from the Millville end?”
— Понятия не имею! — сказал сенатор. — Мне не хватает фактов. Я не знаю, что думают в Пентагоне. Не знаю, какие факты есть у них. Не знаю, что представители генерального штаба сказали президенту. Совершенно неизвестно, как поведут себя Англия, Россия, Франция.
На минуту в трубке стало тихо и пусто. Потом сенатор спросил:
— Не можете ли вы там, в Милвилле, со своей стороны что-либо предпринять?
“An appeal,” I said. “A public appeal. The newspapers and the radio...”
I could almost see him shake his head.
“It wouldn't work,” he said. “No one has any way of knowing what's happening there behind the barrier. There is always the possibility of influence by the aliens. And the pleading of special favour even when that would be prejudicial to the world. The communications media would snap it up, of course, and would play it up and make a big thing of it. But it would not influence official opinion in the least. It would only serve to stir up the people—the people everywhere. And there is enough emotionalism now. What we need are some solid facts and some common sense.”
— Можем обратиться с воззванием, — сказал я. — Ко всем, широко. Через газеты, по радио...
Мне показалось — я вижу, как он качает головой.
— Это не поможет, — сказал он. — Ведь никому не известно, что происходит у вас, за барьером. Может быть, вы попали под влияние пришельцев. И, спасая себя, готовы погубить все человечество. Конечно, газеты и радио ухватятся за ваше воззвание, поднимут шум, раздуют сенсацию. Но это ни в какой мере не повлияет на решение официальных кругов. Только взбудоражит людей, повсюду в народе еще сильней разгорятся страсти. А волнений сейчас и без того хватает. Нам нужно другое: какие-то бесспорные факты и хоть капля здравого смысла.
He was fearful, I thought, that we'd upset the boat. He wanted to keep everything all quiet and decent.
“And, anyhow,” he said, “there is no real evidence...”
“Davenport thinks there is.”
“You have talked with him?”
Он попросту боится, что мы спутаем все карты, вот в чем суть. Хочет, чтоб все было шито-крыто.
— И притом, нет достаточно веских доказательств... — продолжал сенатор.
— А вот Дэйвенпорт думает, что есть.
— Вы говорили с Дэйвенпортом?
“No,” I said, quite truthfully, “I haven't talked with him.”
“Davenport,” he said, “doesn't understand. He stepped out of the isolation of his laboratory and...”
“He sounded good to me,” I said. “He sounded civilized.”
— Нет, не говорил, — со спокойной совестью ответил я.
— Дэйвенпорт в таких вещах не разбирается. Он — ученый, привык к уединению, вне стен своей лаборатории он теряется...
— А мне он понравился. По-моему, у него и голова и сердце на месте.
And was sorry I'd said it, for now I'd embarrassed him as well as frightened him.
“I'll let you know,” he said, a little stiffly. “As soon as I hear anything I'll let you or Gerald know. I'll do the best I can. I don't think you need to worry. Just keep that barrier from moving, just keep things quiet. That's all you have to do.”
Эх, зря я это сказал: мало того, что сенатор напуган, теперь я его еще и смутил.
Я дам вам знать, — сказал он довольно холодно. — Как только сам что-либо узнаю, извещу вас или Джералда. Я сделаю все, что в моих силах. Думаю, что вам не о чем тревожиться. Главное — старайтесь, чтобы барьер не сдвинулся с места, главное — сохраняйте спокойствие. Больше вам ни о чем не надо заботиться.
“Sure, Senator,” I said, disgusted.
“Thanks for calling,” said the senator. “I'll keep in touch.”
“Goodbye, Senator,” I said.
— Ну еще бы, сенатор, — сказал я. Мне стало очень противно.
— Спасибо, что позвонили. Я буду поддерживать с вами связь.
— До свидания, сенатор.
I put the receiver back into the cradle. Joe looked at me inquiringly.
I shook my head. “He doesn't know and he isn't talking. And I gather he is helpless. He can't do anything for us.”
И я положил трубку. Джо смотрел вопросительно. Я покачал головой.
— Ничего он не знает и говорить не хочет. Я так понимаю, ничего он и не может. Не в его власти нам помочь.
Footsteps sounded on the sidewalk and a second later the door came open. I swung around and there stood Higgy Morris.