Следующий час был потрачен на то, чтобы выбраться из бассейна и возлечь на низких кушетках у стола с яствами, а по ходу услышать бесчисленные уверения в том, что поэт и философ полностью одобряют все, что ни скажут консулы. Этого джинн и добивался – он хотел сразу припугнуть этих двоих, чтобы иметь на них некоторое влияние. К сожалению, друзьям так и не удалось понять, в чём же суть проекта и что это за конь.
– Но в чём заключается «великая военная хитрость», придуманная вашими консулами? – спросил в десятый раз Алладин.
– Это, наверное, военная тайна, – предположил «Рахмат».
– О да, это прекрасная военная тайна! – вскричал Дураций. – Она строится у нас на площади перед Сенатом. Пойдёмте посмотрим на неё, друзья.
«Вот так тайна – на главной площади!» – подумал Алладин и пожал плечами.
Вся четвёрка двинулась широкой улицей, идущей между каменными домами, наняв с собой двух факельщиков, которые освещали им путь. Ведущие их римляне учтиво раскланивались со встречными и приветствовали их в высокопарных выражениях.
– Что тут творится, джинн? – тихонько спросил Алладин.
– Бр-ред! – сказал Яго, притворяясь обыкновенным безмозглым попугаем.
– Они тут все кажутся немного сумасшедшими, Алладин, – осторожно отвечал его друг. – Но не слишком доверяй этому мнению. За напыщенными дураками всегда стоит кто-то умный и дёргает их за ниточки. Этого умного врага мы и ищем.
Улица расширилась, переходя в площадь. Дураций встал в торжественную позу, надулся от важности и громко произнёс речь, так что все прохожие остановились и посмотрели на них:
– Перед вами, достопочтенные иноземцы, великая военная хитрость и глубокая государственная тайна, придуманная гениальными консулами Рима – Ромулом и Ремом!
Прохожие зааплодировали. «Рахмат» встал в такую же театральную позу и отвечал поэту:
– Поведай же нам, несравненный Дураций, что за постройка воздвигается по приказу бога войны и его любимцев – великих консулов Ромула и Рема.
Прохожие снова забили в ладоши. Яго крикнул с плеча Алладина:
– Бр-раво! Бис!
Абу сделал вид, что ищет блох.
На широкой площади перед величественным зданием стояло кольцо легионеров, на равных расстояниях друг от друга. В руках они держали по факелу, освещая тем самым строительную площадку. Широкая дубовая платформа на восьми огромных колёсах держала на себе гигантское уродливое подобие лошади в попоне. Сотня плотников, стоящих на приставных лестницах и строительных лесах, заканчивали сборку шеи и морды этого монстра. Полсотни маляров раскрашивали круп этого деревянного чудовища.
– Великий римский конь распахнёт нам ворота ненавистного Багдада, – декламировал Дураций. – Глупые багдадцы втащат его в город...
– И тогда из чрева военной хитрости выйдет бессмертный римский легион, чтобы захватить этот мерзкий город! – закончил рассказ Архиплут.
– Дур... – начал было Яго, но Алладин защёлкнул ему клюв двумя пальцами.
Джинн и принц Багдада переглянулись между собой и во взглядах промелькнуло то самое слово, которое не договорил Яго. Прохожие снова разразились овациями и приветственными криками.
– Так вот почему необходимо разобрать северные ворота... – начал «Рахмат».
– Именно, чужеземец, – гордо ответил поэт.
– ...Которые ты хотел сохранить, Дураций, – закончил джинн свою фразу.
Поэт тут же подхватил наших друзей под руки и потащил их вперёд, тихонько говоря:
– Да нет же, по мне – хоть весь Рим снести, лишь бы воля консулов была выполнена.
Алладин, разглядев сооружение, спросил у Архиплута:
– А скажи мне, философ, почему бы римлянам не строить этого грандиозного коня за воротами города – хоть за северными, хоть за западными? И к лесу ближе, и разбирать ничего не надо.
Все остановились, как громом поражённые. Поэт и философ посмотрели друг на друга, не представляя, что ответить на этот вопрос. Позади раздался голос:
– А как же сохранение строгой военной тайны, о наивный юноша?
Его подхватил второй:
– И неужели благородные граждане Рима должны всякий раз ходить в такую даль, чтобы посмотреть, как строится наша военная слава?
Позади нашей четвёрки стояли два римских консула, приняв картинные позы. Алладин начал догадываться, что все жители этого города просто переполнены тщеславием и гордостью, а потому ведут себя так, будто играют в исторической пьесе.
– Кто эти чужеземцы, Дураций? – спросил Рем.