Отыграли.
Закончилась халтура.
— Сворачиваемся…
Музыканты мгновенно засуетились, ожили, будто на эскалатор «кольцевой» им нужно первыми успеть. Подгоняемые вспыхнувшими рыданиями печальной траурной церемонии, музыканты быстренько заспешили в хвост процессии. Почти бегом… Там их уже и автобус ждал.
— Быстро, чуваки, быстро! — с беспокойством в голосе поторапливал старший, именно тот, который с зонтом и трубой был. — Опаздываем! Копец!
— Атас, чуваки, полный мажор! — нервничает и кларнетист.
Спешно, но без суеты, музыканты — мокрые, как из бассейна — погрузились в автобус, и он, неловко пятясь и тычась то носом, то задом в могильные оградки по обеим сторонам дороги, всё же развернулся, радостно стрельнув выхлопной трубой, покатил по извилистым, запутанным тропам вечного города к тому городу, другому. Который яркий, и красивый, живой, и… Тёплый.
— Ой, опаздываем! Ой, писец! — бормотал под нос Геннадий Мальцев, остальные молчали, добавить к вышесказанному было нечего.
Старший, достав из кармана полученные оркестром за работу деньги, отсчитал каждому его часть. Раздал.
— О, бабки-бабульки… Дай Бог не последние! — ёрничая, пропел большой Левон Трушкин, оглядывая на себе одежду, в поисках сухого места.
— Ещё бы так раз пять-десять получить… — подмигивая, заметил барабанщик, в кепке. — В день… Пусть даже не просыхая.
— Ага, просохнем, если опоздаем!
— Это да, выжмут! Это факт. Хотя прискорбный!
Изрядно поплутав, водитель нашёл таки выезд из скорбного лабиринта, и тут же уехал обратно… высадив, естественно, музыкантов. Их уже ждала другая машина: микроавтобус «Газель». Грохнув обеими дверями, старший снова скомандовал водителю: «Гони, Паша, дорогой! На развод опаздываем! Гони!»
— А бутыльброд, чуваки? — смело поинтересовался водитель.
— Ты довези сначала, — парировал трубач. — Опаздываем, Паша. Будет тебе бутыльброд. Гони.
— Так бы сразу и сказали, дорогие товарищи-лабухи. От винта…
— Ага, взлетай, только не разбейся, — обтирая влажное лицо, мокрыми же ладонями, беззлобно пробурчал тубист Лёва Трушкин.
— Не надо взлетать, люди, дембеля берегите, мне завтра домой… Документы в кармане… — изобразив на лице жалостливую мину, похвастал барабанщик-дембель. — Меня мама ждёт. Я домой хочу!
— Если опоздаем, ты не на дембель, голубь, полетишь, а на губу! — озвучил перспективы Александр Кобзев, кларнетист, и добавил в соответствующей минорной тональности. — Ну полный мажор! И мы тоже…
— Я на губу не хочу! — тут же высказался басист Лёва Трушкин, мама армянка, папа русский. — Но с ним же, — он кивнул на водителя, — опять мы куда-нибудь вляпаемся. Как прошлый раз.
Все помнили ту историю. Так же, торопясь, смело вырулив из пробки на встречную полосу — время поджимало, — нанесли некоторый — мягко говоря — морально-материальный урон и себе, и некоему чужому транспортному средству иностранного производства. Лакированному и дорогому! У-у-у, что тогда было!
— Не боись, Лёва, — отозвался водитель, — мы учёные. Нам не впервой стартовать… — в подтверждение тезиса легкомысленно даже пропел известную строчку из знакомой песни. — «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью», — на этом прервал себя, чтобы акценты укоризненные расставить. — А кто старое помянет, Лёва… — заметил он с угрозой… Музыканты с интересом повернули головы к водителю, как это он себе представляет? По габаритам водитель как «запорожец» против Лёвы-«КАМАЗа», можно сказать шпендик. — Зуб даю! — в шутку всё перевёл водитель. — На этот раз парашюты точно не понадобятся, как и подушки безопасности. Слово офицера, во! — ёрничая, бодро продолжил Паша, и резко скрежетнув шестерёнками коробки передач, вновь сам-себе забубнил. — «Преодоле-еть пространство и просто-ор… Нам разум дал стальные руки-крылья… Ля-ля-ля-ля-я-ля… пламенный мотор…»
И машина быстренько-быстренько, где можно виляя и объезжая препятствия, покатилась-полетела. В темпе prestissimo, как у музыкантов говорят, в предельно быстром, значит. И это правильно. А по другому сейчас и нельзя, опаздывают люди, торопятся, и темп этому необходим соответствующий. Потому и престиссимо.
И вскоре… Минут, наверное, через пятьдесят — шестьдесят… Даже чуть…
Уже в другом конце города — чёрте где! — точнее и не скажешь — за бетонным забором, с рельефным российским гербом на каждой половине трёхцветных железных ворот — что для непосвящённого означает безусловное наличие войсковой части — на сером армейском плацу, в окружении радушных зелёных деревьев, лишних целых три минуты — три минуты!! — стоит полк в ожидании оркестра. Парится.