Музыка гимна закончилась. Девушка, как просыпаясь, тряхнув кудряшками, улыбнулась всем знакомой уже улыбкой и произнесла — переводчик мгновенно перевел: «Это главная музыка моей Америки. Моей страны!».
— Да мы знаем, знаем, хорошая музыка, — дипломатично подтвердил дирижёр.
— Это великая музыка, великого композитора…
— Гейл, скажите, а вам какой наш гимн больше нравится, Александрова или Глинки? — Простецки вроде так, поинтересовался Левон Трушкин.
Гейл выслушала перевод, ответила:
— Мое мнение нельзя брать за основу, господа, я жительница другой страны, и у меня, как это сказать… еще мало жизненного опыта. И у нас с вами всё другое, разное: уклад, традиции, обычаи, политическая структура и формы, менталитет… Всё другое. И песни, и музыка… Но одно есть, наверное, общее — у нас и у вас есть своя Родина. У каждого своя. У нас Америка. Великая страна Америка! У вас своя родина: большая и великая Россия. Да! Правильно я говорю?
— Да-да, Гейл, Россия! — тоном конферансье на праздничном вечере, подтвердил старший прапорщик Хайченко.
— Не разгаданная сказка… — с явной ухмылкой, не громко, тотчас уточнил язва Кобзев. Но под укоризненным взглядом старшины оркестра, всё же поправился. — Ну, Русь, я же говорю! Россия!
— Йес, йес!
— Да-да, Гейл!
— И мы, американцы, любим свою страну, гордимся ею. Гордимся, что живем в стране равных прав и возможностей… — барабанил перевод капитан.
— У нас тоже демократия теперь… — попытался было шагать в ногу подполковник Запорожец.
— Была! — эту шпильку вставил, конечно, всё тот же Кобзев.
— А у вас, между прочим, Гейл, расизм, нарк… — голосом своей тёщи, начал было перечислять пороки американского образа жизни Лёва Трушкин, но его перебили.
— …И вмешательство в политику других стран, кстати. Ирак, например, последнее… — почему-то обиженным тоном подлил масла в огонь и Чепиков.
Гейл, не понимая вызов и некоторую холодность звучащие в интонациях вопросов непонятного языка, недоуменно закрутила головой от музыкантов к переводчику и обратно: ну же, ну, капитан, что они говорят, что там случилось!..
— Стоп-стоп-стоп! — прерывает возникший было диспут дирижер. — Стоп, господа, стоп! Прекратили, товарищи, я сказал, дискуссию. — Гневно рубит подполковник рукой воздух. — Ты это, капитан, не торопись тарахтеть там, подожди, не переводи пока. — Повернулся к музыкантам. — Что это вы, понимаешь, навалились на гостью. Она что ли одна во всем виновата: в расизме, наркотиках этих, в бомбежках, а?.. — урезонивает дирижер высокий суд. — У нас, между прочим, тоже всё это есть… Одной Чечни уже, во как, по самое не хочу!.. Не забывайтесь, пожалуйста. И вас предупреждали, не устраивать политических собраний. Мы не на митинге. И Гейл к нам не за этим приехала. Она вообще из другого ведомства, если хотите знать. Она музыкант… ша… Правильно я говорю, нет, Гейл?
— Увот? Икскьюз ми, кэптейн, ай доунт андестнд ю!.. Увот зе мэтэ?.. Интоприта, плиз, уот дид хиз сэй нау? Плиз!..
Капитан закрутил головой, пытаясь понять, что же из всего этого можно переводить, дирижер подсказал:
— Ты ей однозначно вот что скажи, капитан, что мы, музыканты, уважаем её страну. Хорошая у неё страна Америка… Хорошая. По телевизору-то смотрим иногда их Си эн эн, видим, что там, и почём. Про скандалы там разные… про Керри с Бушем, про выборы их последние… Но она обязательно должна знать, капитан: мы, например музыканты, только за дружбу, только за уважение друг к другу, за сотрудничество между нашими странами, за мир, в общем. Как наш президент Владимир Владимирович Путин, Верховный главнокомандующий наш, недавно ещё раз провозгласил на встрече с этим, как его… ну, этот ещё… эээ… позавчера как раз… ваш толстый такой… ладно, не важно, за всеобщий европейский мир мы, вот. Хватит нам холодного противостояния… хватит уже. Так нет, Гейл? Мы за мир, за дружбу, за улыбки…