А дивидендами Союз получил тысячи цинковых гробов своих солдат. И ладно если в бою павших, а сколько их было замучено, порезано на куски. Как Стриж, например, останки которого подбросили на дорогу недалеко от части, в мешке. Его буквально разрезали на куски. Как Аркадий узнал уже потом, моджахеды прилагали максимум усилий, чтобы солдаты, когда их мучили, жили как можно дольше, все видели и осознавали, что с ними делают.
Во время нахождения в Афганистане советских войск из Америки, из Европы, из арабских стран через Пакистан шла помощь для борьбы с «советскими оккупантами». Шли деньги и оружие. Два потока «халявы»: один большой – с севера, из Союза, и второй поменьше – с юга, из Пакистана.
Конечно, моджахеды сожалели, как тут не сожалеть? Аркадий им верил. Советский Союз ушел, и оба потока иссякли. Халява кончилась. Как не сожалеть об этом? И слушая эти интервью, Аркадий думал, что это наверное единственный случай в богатой войнами истории, когда бойцы сопротивления сожалели о том, что «оккупанты» ушли.
Ну да это все потом, а сейчас Пастух, сидя на коленках, прижимал к себе «оккупанта» Чуму и раскачивался, словно качал ребенка. Он скрипел зубами и плакал, не замечая слез.
– Суки-и-и-и!!! – то ли зарычал, то ли завыл он, подняв голову вверх. Как волк на луну. – Суки-и-и!!
«Господи, он еще у меня прощения просит», – стучало в голове Пастуха. Он всегда очень болезненно переживал потери, особенно тех, кто был в его подчинении. Тогда к острому чувству утраты прибавлялось чувство вины: Аркадий считал, что в их смерти есть и его вина. Сколько он уже потерял ребят – сослуживцев, подчиненных? Пора бы уж вроде привыкнуть, а все никак, и сердце каждый раз болело как в первый, и ненависти, кажется, уже не хватало места внутри. Узнав в госпитале, что его группа не вернулась с очередного выхода на караван, он остро пожалел, что его не было с ними. Может, он бы заметил что-то, может, услышал бы что-то, может, сработал бы «сторож». А нет – так погиб с ними бы. Все легче…
Прозрачный, сотканный из света Николай грустно смотрел сверху на ребят, склоненных над его телом. Он никого не винил. Ни лейтенанта, ни, тем более, Пастуха. Все это было теперь таким незначительным. Да и сам виноват, конечно же, был – куда его потащило за той девчонкой в переулок?
– Пока, ребята, до встречи, – сказал он, хотя те его, конечно же, не слышали.
И душа солдата отправилась домой, в Россию – у нее было сорок дней до вознесения – чтобы проститься с Родиной.
Аккуратно положив тело Николая на кусок брезента внутри БТР, солдаты сели на «броню».
– Ерш, поехали, – сказал тихо Аркадий, повышать голос почему-то не хотелось. В ответ никакого движения.
– Ерш, поехали! – повторил он уже раздраженно.
Тишина. Пастух спрыгнул с брони, а вслед за ним и остальные. Подойдя к люку водителя, они увидели сидящего в оцепенении, с застывшими, словно стеклянными глазами Ерша.
– Ну конечно, они только дней десять назад как из учебки, из Союза вместе с Чумой пришли. И сразу такое… Офонареешь тут, – прокомментировал Кок.
– Что теперь с ним делать-то? Он так может и день просидеть, – подал голос Куница.
– Что делать, что делать. Снимать штаны и бегать! Не знаешь, что в таких случаях делают? Первый раз замужем, что ли? – заорал Пастух на Куницу и, обернувшись, схватил Ерша за грудки, встряхнул его и дал две увесистые пощечины. Ерш вздрогнул, и его затрясло. Пастух протянул фляжку с водой.
– На, хлебни! – но у Ерша не получилось – руки, да и челюсть, ходили ходуном. Аркадий сам взял фляжку в руки и, придерживая Ерша за челюсть, стал вливать ему в рот воду. Остатки воды он брызнул ему в лицо. Ерш вытерся, ему стало лучше, трясло заметно меньше.
– Вести сможешь?
В ответ Ерш что-то процокал зубами.
– Понятно. Кок, помоги. Перец, поведешь! – скомандовал Пастух.
Вытащив Ерша из БТРа, они помогли ему взобраться на броню. Он был как ватный. Неудобно сев на броне, он обнял колени и заплакал.
– Уже хорошо. Ты плачь, не стесняйся, полегчает, только с брони не слети. Перец, айда! – И БТР со скорбным грузом медленно пополз к высоте.
– Запомни, Ерш: если не хочешь однажды вернуться в часть в таком же виде – не хлопай ушами и последнюю гранату для себя оставляй. Получится прихватить кого из «духов» – хорошо, нет – и черт с ними, последняя не для них, последняя для себя. Главное, живым к ним не попасть. Понял?