— Спасибо, — пробормотала я, поспешно навёрстывая упущенное, — но только ради вас.
— И я это ценю, — откликнулась миссис Кинг, от души рассмеявшись.
Я откусила чуточку. (Неплохо. Но с сыром был лучше.) Ещё кусочек — и кекса нет. Теперь можно снова отдаться делам.
— Судя по всему, Тодд относился к Кэтрин с ревностью и завистью.
— Уж это точно. Девочку любили гораздо больше, и было за что. А хрупкое здоровье только делало её дороже для всех. В семье она, безусловно, была любимицей.
— Как по-вашему, мог ли Тодд желать ей зла?
— Ещё бы! Только он ничего не сделал. — Далее последовали новые вариации на известную тему: — Послушайте, Дезире (кстати, можно мне вас так называть?), никто не питал иллюзий, что Кэтрин доживёт до старости. Она была больна с самого рождения — серьёзно больна.
— Вы думаете, её не могли убить?
— Никто не думает, что её убили. Ни полиция, ни врачи, ни родственники. Никто! Только её бабушка. И ещё — но я вам этого не говорила, — по-моему, после смерти Кэтрин у бедной старушки совсем разладились нервы. Я не хочу сказать, что она начисто лишилась разума. Просто совсем недавно умер её сын, а теперь она и внучку потеряла. Такое нелегко пережить, тем более в её возрасте. Неудивительно, что её заклинило на этой теме.
— Да ещё и собственная болезнь, — поддакнула я, бросив пробный шар, но в душе надеясь встретить недоумение.
— Так вы знаете насчёт рака? Да, конечно, это тоже сказалось. Такое не может не угнетать.
Я кивнула, сражённая новостью.
— А когда обнаружили?
— Всего за месяц или два до смерти Кэтрин. Понимаете теперь, к чему я? Весь её мир словно разом рухнул.
— И сколько ей ещё осталось? Какие прогнозы?
Сондра Кинг пожала плечами:
— Точно никто не скажет. Может, полгода, от силы год.
— Давно вы дружите с мисс Лундквист? — спросила я, пытаясь стряхнуть овладевшую мною грусть.
— Года четыре. Познакомились в одном рекламном агентстве. Мы там вместе трудились.
— Вы тоже были главным художником? — Что бы это не значило. Единственное, что я уразумела из объяснения Барри: главные художники не пишут картин.
— Нет, я составляла рекламные объявления. Мы с Барри работали в тандеме.
— Надеюсь, вы не обидитесь, но вы с ней такие разные. — А уж учитывая скромный макияж и консервативную одежду Сондры, замечание было вполне естественным.
— У нас больше общего, чем вы думаете. Наверное, вы заметили, как активно Барри поддерживает косметическую индустрию. Но пусть вас не вводят в заблуждение это обилие румян, теней и её экстравагантные наряды. Знаете, у Барри был не самый внимательный муженёк. Я не психоаналитик, но, думаю, таким образом она хотела ему сказать: «Посмотри же на меня! Это я».
Я улыбнулась:
— Ну, теперь-то её трудно не заметить. — Тут я решила бросить ещё один пробный шар: — Мне сказали, что развелась она не только потому, что её муж завёл другую женщину, было там кое-что ещё.
Сондра вроде бы искренне изумилась. Но в следующее мгновение глаза её понимающе блеснули.
— Кто вам сказал — Тодд? — Она фыркнула. (Я промолчала.) — Ну кто же ещё! Мальчишка обожает плести интриги. Послушайте, Пол Лундквист был невнимательным, обращался с Барри как с мебелью. А когда встретил кого-то помоложе и посимпатичнее, собрал вещички и был таков. Но Барри молодец. Сумела встряхнуться, взять себя в руки и продолжать жить. Много лет назад со мной случилось то же самое, но я до сих пор не оправилась.
Вероятно, на лице моём отразилось сочувствие — я вообще очень чуткая, — потому что Сандра поспешно добавила:
— Только не поймите меня превратно: этого сукина сына я давно забыла. Но ощущение, что тебя отвергли, осталось. Не то чтобы я на нём зациклилась, но окончательно избавиться не могу. Наверное, поэтому и не вышла больше замуж. — Она засмеялась: — А за сто долларов в час я и вас могу проанализировать.
— Буду иметь в виду, — с напускной серьёзностью ответила я. — Скажите, бывший муж Барри женился на той женщине?
— Нет, они потом расстались. И вроде бы она его бросила, чему я очень рада.
— Недаром говорят: отольются кошке мышкины слёзки. — Возможно, я не самый блестящий оратор, но что касается штампов — тут мне нет равных. — И последний вопрос. Не произошло ли в ту субботу сто-нибудь необычное? Что угодно.
Поразмыслив, Сондра ответила:
— Ничего. День как день, похож на любой другой. Конечно, не считая того, что бедняжка Кэтрин умерла.
Глава 13
Той ночью, ворочаясь с боку на бок, я решила: пришла пора снова потревожить сержанта Якобовича. И наутро, едва добралась до работы, попыталась связаться с ним, а далее продолжала пытаться, то и дело настукивая его номер, до шести часов вечера.
«Он ещё не пришёл», — сообщили мне при попытке номер один. Затем час спустя: «Он разговаривает по другому телефону». То же самое и ещё час спустя. На сей раз я решила подождать у аппарата, но через десять минут сдалась. Потом его не было на месте — дважды. В три часа он отошёл на ланч (ланч — в три часа?), далее опять разговаривал по другому телефону (я снова попробовала дождаться и дождалась, что меня разъединили), ну а затем он ушёл домой.
Я уже собиралась последовать его примеру, когда в мой кабинет просунулась пёстрая шевелюра Джеки.
— Что ты до сих пор здесь делаешь? — удивилась я.
— Забавно — именно об этом я собиралась тебя спросить. Мистер Салливан завтра с утра выступает в суде, и ему потребовалось внести срочные изменения в речь, над которой он корпел последние две недели. А ты что скажешь в своё оправдание?
Я проворчала, что никак не могу дозвониться до сержанта Якобовича.
— Добиться аудиенции у этого парня труднее, чем у Папы Римского.
— Думаешь, он тебя избегает и нарочно не подходит к телефону?
— Подумала бы, вот только я не представлялась.
— Надеюсь, ты догадалась оставить сообщение?
— Конечно, догадалась, — возмутилась я. — Но если он не перезвонит, мне придётся снова ему названивать. А я терпеть не могу назойничать.
— Ну да, — кивнула Джеки. И при этом так ехидно на меня посмотрела!
В среду, ровно в девять утра, я снова взялась за своё. Любопытно, где Якобович будет теперь скрываться от меня — в сортире? Ворча под нос, я набрала номер и, стиснув зубы (а коронки на них очень даже не дёшевы), принялась маниакально постукивать карандашом по столу. После четвёртого гудка Якобович снял трубку.
Судя по голосу, он пребывал в ещё большей запарке, чем во время нашего последнего разговора. Я обречённо спросила, сможет ли он когда-нибудь со мной встретиться, и тут сержант меня огорошил:
— А что, если сейчас?
Порой мне нелегко поверить в удачу.
— Вы имеете в виду — прямо сейчас? — тупо отозвалась я, но, к счастью, быстро успела прийти в себя. — Уже еду.
Франк Якобович оказался невысоким, крепко сбитым парнем лет тридцати, с рельефным задом и без талии. Более того, без особой радости должна признать, что он очень напоминал мужскую версию меня самой (за исключением некоторых мест, естественно). Однако сходство заканчивалось там, где начинались волосы: не считая едва заметного рыжеватого пушка, венчавшего макушку сержанта, лоб у Якобовича простирался до самого затылка. Как ни странно, в моих глазах лысина только делала его моложе, ибо напоминала о столь похожих на эту головёнках, покоящихся сейчас на кружевных подушечках в уютных детских по всей Америке.
— Присаживайтесь, пожалуйста, — произнёс Якобович своим юным голосом и приветливо улыбнулся. — Итак, что мне вам рассказать?
— Ну, во-первых, мне известно, что, по заключению патологоанатома, смерть наступила в результате острой респираторной недостаточности, — начала я, плюхаясь на неудобный жёсткий деревянный стул возле сержанта. — Но что, если Кэтрин отравили? Разве нет ядов, которые вызвали бы такие же симптомы?