— Вы и не будете, — заявила я её. — Хочу предложить вам сделку. — Донна непреклонно замотала головой, но я гнула своё: — Не забывайте — меня наняли, чтобы проверить все возможности, даже гипотетические. Если вы не позволите обсудить эту тему с Тоддом, я буду вынуждена сообщить о его поступке Эвелине.
Я понимала, что это очень смахивает на шантаж. В известном смысле это и был шантаж — зачем отрицать? Поэтому я попыталась подсластить пилюлю и с чарующей (как я надеялась) улыбкой продолжала:
— Знаете, мне это по душе не больше, чем вам. Помню в школе терпеть не могла детей, которые бегали жаловаться учителям. Правда, чаще всего они жаловались на меня. — Глупый смешок, который я при этом издала, был совершенно неуместен. Донна не засмеялась в ответ, и я пустилась в откровения: — Честное слово, нравится вам это или нет, но когда ведёшь расследование, нельзя ничего оставлять без внимания. Мне необходимо докопаться до корней этой истории с Тоддом. Но если всё-таки выяснится, что…
— Никогда не показала бы вам это снимки, если бы знала, что вы побежите к свекрови! — перебила Донна, смерив меня взглядом, который обычно приберегают для таракана. Беременного таракана. — Что ж, поделом мне, коли такая дура. Но повторяю ещё раз: не вижу никаких оснований, чтобы вы так поступали.
— Я всего лишь…
— Зачем вам это? — снова наступила она на горло моей песне. — Моя дочь умерла от болезни. Мне показалось, вы с этим согласны.
— Дело в…
— Сами же говорили, что взялись за это дело главным образом ради того, чтобы убедить мою свекровь, что это не было убийством. Я вообще не понимаю, почему вы до сих пор этим занимаетесь, давно бы уже следовало поставить точку.
— Вы правы, — ухитрилась вставить я. — Поверьте, я по-прежнему надеюсь убедить Эвелину, что Кэтрин никто не убивал. Но прежде чем убеждать её, я должна быть сама уверена на сто процентов.
Воцарилось молчание. Я читала её мысли как по писаному (невелика заслуга, учитывая, с каким выражением Донна на меня взирала). «Мало того, что эта рыжая стерва меня шантажирует, так ещё и выгоду с этого имеет» — вот что думала моя визави. Впрочем, какие бы чувства Донна ко мне ни питала, особого выбора у неё не было, и, кажется, она это поняла.
— Ну хорошо, что вы там предлагаете? — процедила она.
— В общем, так. Я поговорю с Тоддом, но больше никому ни слова не скажу о фотографиях. При том условии, конечно, что Тодд не имеет отношения к смерти Кэтрин.
— Честное слово?
— Клянусь.
С минуту она обдумывала моё предложение и наконец неохотно согласилась:
— Ладно, договорились.
— Вот и отлично! Маленькое чудовище дома?
— Недавно видела его на кухне. — И с неприязнью добавила: — Он там большую часть времени околачивается. Пойду позову. Я вам больше не нужна? — Донна потянулась к своему вязанью.
— Вы — нет, но вот это пока подержу. — Я постучала пальцем по рамке, лежавшей у меня на коленях.
— Хорошо, но когда будете уходить, пожалуйста, отдайте её Луизе. Мне бы не хотелось, чтобы с фотографиями случилось ещё что-нибудь похуже. — Забрав рукоделие, Донна встала.
— Позвольте только ещё один вопрос.
Она медленно уселась обратно.
— Вы знаете, когда это произошло?
— На прошлой неделе. Если точнее, в среду вечером, — мимолётная тень скользнула по лицу Донны. — Какая ирония судьбы, — произнесла она (явно обращаясь к самой себе, ибо меня не особенно жаловала). — Этот снимок Кэтрин, который сделала Барри, лежал у меня давным-давно, чуть ли не год. И мне вдруг срочно захотелось поместить его в рамку как раз накануне её смерти…
Миляга Тодд выглядел ещё хипповее — если такое возможно, — чем в наши предыдущие посиделки. Грязные кудряшки с пурпурной прядью стояли торчком. Драные джинсы держались на честном слове, а на стильной маечке с добрым советом «Лучше отвали!» без труда можно было прочесть меню последних десяти трапез мальчугана. Довершали отвратное зрелище торчавшие из-под джинсов огромные ступни, голые и грязные.
Гаденько улыбаясь, красавчик присел на подлокотник кресла, где только что сидела Донна, с важным видом скрестил руки на груди и надтреснутым голосом осведомился:
— Чем могу помочь, советник? — Видимо, решил выпендриться, блеснуть недавно выученным словечком — спасибо телевидению.
— Если ты забыл, напоминаю: я частные сыщик, а не советник. Советник — это юрист, — пояснила я подчёркнуто сдержанно, радуясь случаю поставить мерзавца на место. (Конечно, взрослой женщине вроде бы не к лицу тягаться в эрудиции с подростком. Но, похоже, этот деточка пробуждает к жизни все мои пороки.)
— Ну так что? — невозмутимо фыркнул Тодд.
— Что тебе известно вот об этом? — без обиняков выпалила я и сунула рамку с фотографиями ему в мор… лицо.
— Нравится моё художество? — расплылся ребёночек в ухмылке.
Я так и села.
— Так ты признаёшь, что это твоих рук дело?
— Ну да. Моих и моего старого доброго маркера, и что? — дерзко спросил он, и ломкий голос на пару секунд обрёл более-менее мужской тембр.
— Я знаю, что ты ненавидел Кэтрин, но это… это просто чудовищно.
— Неужели? Ещё чего скажете?
— Да тебя надо… совершенно очевидно, тебе требуется… помощь…
— Да-а? И вам тоже, ежели решили, будто это значит, что я прикончил маленькую дрянь.
— Но зачет тебе понадобилось уродовать фотографии?
— Потому что она меня вечно доставала, а поделать я ничего с этим не мог — ясно? Принцесса-недотрога, все на неё не надышатся. Только никто знать не знал, какой она бывает гадиной. Теперь-то плевать, когда её кто-то прикончил — если, конечно, её кто-то прикончил… — Он оставил фразу недоговорённой, но поскольку я не рвалась заполнять пустоту, добавил: — Слушайте, я же ничего плохого ей не сделал, она ведь уже была мертва, чёрт возьми! А я таким манером избавился от своей враждебности. — Продемонстрировав столь тонкое знание психологии, мерзавец едва не лопнул от гордости. Но, не дождавшись от меня никакой реакции, буркнул, почти со злостью: — Чё такого, а? И потом, её не вредно было малость приукрасить, бродила тут как ходячее привидение.
— Свою грязную работёнку ты проделал в прошлую среду, верно?
— Ну, если она так сказала…
— А ты-то что скажешь? — не унималась я.
— Может, и в среду, — снизошёл Тодд.
— Но Кэтрин уже не было в живых. Что ж ты так долго выжидал?
— А когда захотел, тогда и сделал.
— Тодд, ты понимаешь, что это очень серьёзно?
— Да бросьте! — скривился он. — К её смерти это не имеет никакого отношения.
— Это говорит об очень сильной ненависти к ней.
— Подумаешь! Странно только, что милая Донна ждала целую неделю, чтоб на меня донести. Обожает устраивать мне проблемы. Ясное дело, переживает из-за того, что мне о ней известно, вот и думает…
— Ну хватит! Слушать больше не желаю! Донна вообще не хотела показывать мне эти снимки. И ни в чём тебя не обвиняла — я и без неё додумалась. Донна…
— Пошло-поехало… Я ж вам ясно сказал — мне надо было избавиться от своей неприязни, вот и…
— Ты меня не убедил.
— Ха, испугали!
— Посмотрим, как тебе понравится, когда я расскажу твоей матери.
— Ой-ой-ой!
— Или бабушке. Вернее, прабабушке — у которой деньги.
Тут он слегка увял, подрастеряв наглости, и решил меня вразумить:
— Послушайте, тётенька, если б я убил Кэтрин, разве б стал навлекать на себя подозрения раскраской фоток, а?
— Возможно, тогда ты об этом не подумал.
— А сказал бы, что это моя работа? — Пока я переваривала, он подытожил: — Только полный идиот мог сказать.
В этом он прав.
Глава 16
На завтра я пригласила на ужин Эллен с Майком. Подумывала, не пригласить ли и Стюарта, чтоб было пара на пару, но почему-то отказалась от этой затеи. Словом, едва вернувшись от Корвинов, я взялась за приготовления. Решила, что на затравку подам лососёвый салат и крохотные пирожки с сыром. Гвоздём программы будет жареная свиная корейка с хересом — любимое блюдо Эллен, на гарнир — картофельная запеканка. Кроме того, разумеется, хороший овощной салат, а на десерт — моё фирменное лимонное суфле, Эллен его тоже любит. (Гастрономические пристрастия Майка мне пока не известны, так что будем угождать Эллен.)