— Ну ладно, береги себя. Я ещё как-нибудь позвоню. Может, на днях вместе пообедаем.
Вот и отлично, сказала я. И, мол, спасибо, что позвонил.
После его звонка мне стало невероятно грустно. Не так много у меня близких друзей, чтобы терять их, не теряя при этом самообладания. А из нашего ходульного разговора явствовало, что теперь нам со Стюартом некомфортно друг с другом. И, самое ужасное, я очень боялась, что комфортно уже не будет никогда.
В понедельник по дороге на службу я задержалась у газетного киоска и купила солидную подборку журналов: «Пипл», «Нью-Йорк», «Вог», «Редбук». И большую часть дня нервно листала их — если, конечно, не смотрела на часы. А этак в четыре пополудни поняла, что с меня довольно и усидеть на месте я больше не в состоянии. Так что, сграбастав пальто и, естественно, уведомив Джеки о своих намерениях. я отчалила.
На улице меня чуть не сбил с ног порыв ледяного ветра. Пришлось запахнуть поплотнее шерстяное пальто и поднять воротник, так что только нос и торчал наружу. Температура явно не выше нуля, да ещё этот пронизывающий ветер. С Барри я встречаюсь в девять, стало быть, надо убить пять часов. Причём убить по возможности милосердно. Мороз пробирал до костей, а зубы выбивали дробь со скоростью примерно тысяча ударов в минуту, так что стоять на месте, пытаясь избрать маршрут, не улыбалось. Поэтому я принялась переставлять ноги в надежде на скорое озарение.
Далеко уйти я не успела — и то спасибо. Не любитель я, знаете, физических упражнений (а попросту терпеть не могу всю эту физкультуру). Да-да, слыхала, насколько это полезно для здоровья. Но между прочим, то же самое говорят и насчёт цветной капусты, а её я в рот не возьму, хоть убейте. В общем, когда я добралась до кинотеатра «Мюррей Хилл» в благословенной близости от моей конторы, то сочла это местечко ничем не хуже других, чтобы скоротать пару часиков.
Из четырёх фильмов меня не заинтересовал ни один. Изучив расписание сеансов у окошка кассира, я купила билет на тот, что только-только начался. Это оказалась комедия, и я опоздала лишь на семь минут. Как она называлась, понятия не имею, да и сюжет был совершенно незапоминающийся, однако пару-тройку раз я посмеялась.
Когда фильм закончился, я вдруг осознала, что, несмотря на комок в горле, я проголодалась — и не мудрено, если учесть мой ранний и скудный до слёз обед. Тут на память пришёл маленький итальянский ресторанчик неподалёку, куда я наведывалась месяц или два назад. Там уютно и тихо. да и кормят очень неплохо.
Трапезу я открыла бокалом кьянти (надо ж было размочить ком в горле, верно?), после чего продолжила заполнять внутреннюю пустоту фирменным салатом, солидной порцией спагетти и тремя ломтями чесночного хлеба. Однако отсутствие аппетита сказалось: выпив пару чашек приличного кофе, я решила обойтись без десерта.
Выйдя из ресторана, я глянула на часы: не было и восьми — ехать на встречу рано. Поэтому пришлось заскочить в закусочную, где я выпила ещё одну чашку кофе, которую в общем-то и не хотела, а уж потом поймала такси и отправилась на угол Парк-авеню и Шестьдесят восьмой улицы.
Барри на кухне пила чай. На ней были эластичные, леопардовой расцветки, брючки до щиколоток, облегающий зеленовато-жёлтый свитер с воротником «хомут» и босоножки на немыслимой платформе, в которых я её видела в прошлый раз. Из босоножек торчали пальцы с ядовито-лиловыми ноготками. И она опять была украшена таким количеством побрякушек, что хватило бы на ювелирный салон. Однако штукатурки на лице вроде бы поменьше — а может, она просто несколько часов не освежала макияж. В общем и целом в тот вечер Барри выглядела почти как обычные люди. Обычные экстравагантные люди.
— Вы, наверное, замёрзли, на улице так холодно. — заметила она, когда я присела, и тут же, обернувшись, кивнула на белую кофеварку. — Только что сварила свежий. Надеюсь, обычный вас устроит? Боюсь, без кофеина у нас не найдётся. — И, прежде чем я успела отказаться — постаравшись при этом не зарычать, — она уже вскочила, чтобы налить мне чашечку.
Вот это влипла! но не сидеть же, пялясь на эту чашку, — пришлось сделать пару глоточков.
— Ну как, лучше? — не унималась Барри.
— Ой, да! Спасибо большое.
Барри довольно улыбнулась:
— Приятно выпить горяченького, чтоб кровь в жилах снова забегала. правда?
В этот момент мне казалось просто немыслимым представить, что эта радушная, улыбающаяся женщина сотворила то, что она сотворила. — причём с родной сестрой.
— Вы узнали что-то новое о смерти Кэтрин? — Барри вдруг помрачнела.
— Вообще-то да, — бесстрастно ответила я. — Я узнала, что её убили.
Барри открыла рот, будто собиралась что-то сказать. И некоторое время так и сидела. Наконец ей удалось еле слышно вымолвить:
— Кэтрин?
— Кэтрин, — эхом отозвалась я.
— Вы, должно быть… вы скорей всего… вы не можете ошибиться? — в глазах её заблестели слёзы.
Однако же хороша-а! Что есть, то есть, не отнимешь.
— Нет, — ровным голосом объявила я. — Я не ошибаюсь.
— Но… но как? Не понимаю.
Пришла пора изложить последнюю и наиболее полную версию моего сценария с метёлкой из перьев. И если честно, по-моему, представляя свою теорию, я гармонично совместила реальность и сценические эффекты.
Но, очевидно, как актриса я в подмётки Барри не гожусь, поскольку, когда умолкла, она скептически взглянула на меня. Я спешно упредила неминуемые возражения:
— Слушайте, я не собираюсь вдаваться в подробности, каким образом это выяснила. Сейчас, по крайней мере. Но улики неоспоримы. — Подумаешь, крохотное преувеличение. — И доктор Паскаль — пульмонолог Кэтрин — согласен, что так всё скорее всего и произошло. — Ещё одно маленькое преувеличение.
— Но кто… кто это сделал? У вас есть какие-то подозрения?
— Именно это я хотела услышать от вас.
— От меня? — тупо переспросила Барри. — Но откуда я могу… — Осекшись, она с ужасом посмотрела на меня. — О нет! Не может быть, чтоб вы думали, что это я убила Кэтрин. Я её любила. Она была моей младшей сестрой!
— Думаю, вы действительно любили её. Но сына вы любите больше.
— При чём здесь Тодд?
— Вам ведь очень нужна ваша доля бабушкиных денег, ради него, не так ли?
— Конечно, но… — Барри умолкла, и в глазах её, устремлённых на меня, мелькнуло понимание. — Ну ясно, — с презрением бросила она. — Вы считаете, что я убила Кэтрин, чтоб отхватить побольше куш от наследства.
До чего ж великолепная игра! Эта женщина может давать Мерил Стрип уроки актёрского мастерства.
— Нет, так я не думаю. Однако только у вас были и мотив, и возможность.
— Видимо, никто вам не сообщил, но в своём завещании бабушка более чем щедро обошлось со мной и Тоддом. И мы отнюдь не нуждались в доле Кэтрин.
— Я вовсе не это имела в виду. Обвинение можно было бы построить на том, что вы убили Кэтрин из-за… э-э… особого характера ваших отношений с миссис Кинг.
— Не понимаю. о каком «особом характере» вы говорите, — дрожащим голосом вымолвила Барри.
Она вынуждала меня отбросить экивоки:
— Я говорю о том, что вы — любовницы.
Воцарилось долгое молчание, а затем — едва слышный, нервный шёпот:
— Кто вам сказал?
— Не всё ли равно?
— Да, наверное… Но при чём здесь моя сексуальная ориентация?
— Вы понимаете, что ваша бабушка вычеркнула бы вас из завещания, узнай она о вашей связи с миссис Кинг. Ведь так?
— Да, но…
— Следствие могло бы прийти к заключению, что вы боялись, как бы Кэтрин не проговорилась о ваших отношениях… И для того чтобы помешать ей это сделать… — Я развела руками, давая понять, что и так всё ясно.
— Да откуда ребёнку знать. что такое лесбиянка. — возразила Барри. — Кэтрин вела очень замкнутый образ жизни, мало с кем общалась.
— Кэтрин целыми днями смотрела телевизор, верно? и потом, ей вовсе не обязательно было понимать, что именно происходит, достаточно ненароком обмолвиться в разговоре с бабушкой, что она, к примеру, видела, как вы с миссис Кинг целуетесь.