Страх вновь обволакивает его грудь, точно мягкие тиски, выжимающие воздух, автомат тяжелеет в руках, он знает, что не сможет его поднять. Силы оставляют его волнами иссушающей боли.
Поворот, и тут свет бьет в глаза, мозг взрывается в белой вспышке, и он свобоооооден, распахивает дверь, прыгает в пустоту, а ветровое стекло разлетается в желтых взрывах, и Том закрывает рукой глаза.
Ноги двигаются очень легко, автомат у него в руках невесомый, как во сне, и тут честный молодой агент — такой набожный сукин сын — подскакивает к нему, пистолет наизготовку. Он еще не сделал свою падаль, как они это называют — "Скоты!" — другие агенты говорили ему: вот кто они такие, — скоты! — не забывай об этом —
— Ложитесь, Христа ради — вопит сержант.
Иш прошивает тремя пулями сорок пятого калибра тощую молодую грудь, дырки точно через дюйм. У него есть стиль.
— Это — музыкальный инструмент, — говорил ему Автоматчик-Келли. — Играй!
Он, должно быть, задремал в машине. Опять приснилась перестрелка. Он знает, что они ехали всю ночь, теперь уже в безопасности, спускаются в долину. Теплый ветер, пахнет водой.
— Томас-и-Чарли.
— Что?
— Город так называется.
Иш помнит Томас-и-Чарли. Тут нужно забраться на десять тысяч футов до перевала. Помнит Мехико и свою первую сигарету с травой. Одурел от нее, чудесно одурел, шляясь по Ниньо-Пердидо, всюду видел сахарные черепа и фейерверки, — дети грызли черепа.
— Dia de los Muertos,[51] - говорит ему мальчик и улыбается, показывая белые зубы и красные десны. Очень белые. Очень красные. Белее и краснее не бывает, и он подумал: почему бы и нет? Я ведь делал это в исправительной школе.
У мальчика за ухом торчала гардения. Он был в белой, без единого пятнышка, рубашке, штанах до лодыжек, сандалиях. Пах ванильным напитком — Иш пил такой в исправительной школе. Мальчик понимает. Он знает un lugar.[52] Они остановились посмотреть, как два огненных колеса фейерверка расходятся в разные стороны… он помнит легкую тошноту, головокружение, появившееся, когда он на них смотрел, точно едешь в скоростном лифте.
Мальчик улыбается и тычет пальцем в темное пространство между огненными колесами, а те расходятся, тьма все больше, как целый мир, и тут он понял, что это и было место, куда он шел…
Ишмаэль умер, когда подняли носилки.