— Так вот, пошёл я значит в Аллею нашу, к тому месту, где Марине Пономарёвой монумент поставили, ну, которую тот…
— Мы все помним, что тогда случилось, давайте перейдём к сути. — перебил его записывающий.
— Да-да, к сути… Решил я там прибраться слегка, цветочков новых посадить, а то моя очередь, вроде как. Дошёл я значит до места, часа в два, спокойно, без происшествий. Начал наводить порядок и провозился аж до шести. Тогда уже темнеть начало и я, собрав все свои вещи бросил взгляд на столетний дуб, что напротив стоял. А там, мерно покачиваясь на ветру, на меня висельники смотрят! Да таким холодным, будто осуждающим взглядом…
— А как они смотрели, если они обычно в мешках висят? — поинтересовался Евгений.
— Так ведь у них глаза светились! Белым таким светом…
— Всё равно как-то не верится…
— В наше время и не такое бывает! У меня у племянника в научной книге есть ритуалы по оккультизму… А ведь выходят такие из-под гостовской печати! — вклинился Павел Семёнович, — Так почему же не может быть этого?
— Да потому, что даже при этом, так быть не может. Не припомню, чтобы при мороке очевидец обращал внимание на такие мелочи, как ветер. А это определённо морок.
— Ладно, позже с этим разберёмся, Михаил можешь ещё что-то рассказать?
— Да, я, когда убегал оттуда, услышал шёпот, тихий такой…
— А что говорил шёпот? — Евгений на время оторвал глаза от машинки.
— Да, он пел… Какую-то старую песенку, но я её уже слышал… Мне её кажется бабушка в детстве пела, хотя точно не помню, испугался всё-таки…
— А больше ничего не было?
— Нет, когда я выбежал из Аллеи голос исчез, а я побежал в полицию и потом к вам.
— Если это всё, можешь пока идти, а мы с Павлом Семёновичем обсудим эту историю.
— Да-да, иди пока, а я, может завтра пришлю к тебе Колю Смирнова, он расспросит тебя снова. Может чего-нибудь новое вспомнишь.
— Хорошо, до свидания. Надеюсь вы разберётесь с этим делом, — проговорил Михаил, уходя.
Когда он вышел, Павел Семёнович взял стопку бумаг, которую напечатал Евгений и, подойдя к окну, опёрся на него и стал читать.
В тот же момент, Женя, покачиваясь подошёл к тому же окну, сел на подоконник и прикрыл глаза.
— А неплохо! — воскликнул главный редактор, отчего, задремавший было, Евгений дёрнулся и проснулся.
— Отлично, можно я уже пойду? — спросил он, зевая.
— Так, а что с Аллеей? Ты чего-нибудь придумал?
— Ну, может это и вправду морок или ещё какая-нибудь доселе неизвестная ерунда. Тут на днях торговцы новые книги от Александра Петровича Бойля привезли, я взял все. Я посмотрю, может там есть.
— Обязательно посмотри. А после того как посмотришь, сходи поинтересуйся у Аполлинарии Николаевны, она ведь близко к Аллее живёт, не видела ли она чего. Ну и в саму Аллею сходи. Если это окажется обычным мороком или миражом, то это уже интересно, а если…
— Я то конечно схожу, — прервал его Женя, — но с вас после этого отпуск на две недели и гонорар в сотню резей. Идёт?
— Идёт. — ответил вмиг помрачневший Павел Семёнович.
Они пожали руки и Евгений отправился домой, восстанавливать силы перед новым делом.
Выйдя из здания, он увидел стоящую неподалёку повозку. Кучер остановился, дабы наскоро перекусить. Женя подошёл к нему и спросил:
— Сколько до Микитинской?
— Две рези, сударь, — ответил водитель, жуя.
Когда ямщик доел, Евгений отдал два маленьких металлических блинчика и, открыв дверь, сел.
Доехав до своей улицы Евгений слез повозки и отправился к себе домой. Он жил в квартире, самой обычной по меркам его родного города, на втором этаже самого обычного дома. Пока ехал домой он еле сдерживался от того, чтобы не задремать. Когда он добрался до своего скромного жилища, то упал на кровать, сняв лишь обувь. От немалой усталости, он не увидел снов.
Когда Евгений проснулся он быстро поел, умылся и отправился на работу. Он взял с собой механическую диковинку, подаренную одним из беглых инженеров — наручные часы с встроенным в них календарём. Он состоял из трёх барабанов, указывающих число, месяц и год. Сейчас на них было девять часов утра пятого июля две тысячи триста тридцать шестого года. Они казались Жене весьма забавной и полезной штукой, хоть в некоторых случаях и не удобной: можно смотреть и время, и число, но при этом приходилось переводить их, если в месяце было меньше тридцати одного дня. А барабан, что указывал годы следовало менять раз в пять лет у того самого мастера, подарившего их. Ещё одним изъяном этих часов была их толщина, которая требовалась, чтобы уместить туда барабаны и механизмы, приводящие их в действие.