— Как твоя фамилия? — спросил я ее.
— Зачем тебе моя фамилия? Я ничего противозаконного не сделала и ты не имеешь права в таком тоне разговаривать со мной, — возмутилась она и с вызовом посмотрела на меня.
— Я что-то не понял тебя. Ты что, краев не видишь? Так я их тебе сейчас нарисую! Ты, «промокашка» хренова, решила здесь права покачать? Я тебе сейчас устрою курс юридического воспитания. Начну его с камеры. Тебя это устраивает, сучка зыковская? Еще раз заикнешься о правах, я их тебе предоставлю в лице твоего адвоката или еще кого-то. Что замолчала?
Она явно не ожидала подобного давления с моей стороны. Ее поведение вполне соответствовало поведению человека, отбывавшего наказание в местах лишения свободы.
— Я еще раз спрашиваю, твоя фамилия? — я с угрозой посмотрел на нее.
— Ты пургу не гони, начальник. Ну, перегнула я. Мне показалось, что ты «кадет» и ничего не понимаешь в нашей жизни.
Я молча посмотрел на нее.
— Вот, что Рая. Я тебя за советскую власть не агитирую и ничего тебе лично не шью. Я просто хотел с тобой поговорить, но если ты сейчас не готова со мной говорить, давай будем говорить в другом месте. Сейчас ты бухаешь на воле, но я ее могу быстро заменить на неволю. Думаю, что тебе не нужно объяснять, как я это сделаю. Если ты этого хочешь, то я сейчас отвезу тебя на «Чернуху», там и посмотрим как все это будет выглядеть. Я тебе задним числом нарисую административный надзор и найду людей, которые подтвердят, что ты его все это время нарушала.
Похоже, она быстро поняла, что со мной все ее блатные дела не прокатывают. Она с испугом посмотрела на меня и еле слышно произнесла:
— Не нужно шуметь, спрашивай, начальник, я все расскажу, что знаю.
— Фамилия?
— Богомолова Рая. Замужняя.
— Насколько я понял, ты судима?
— Да. Девичья моя фамилия Измайлова, была судима по статье сто сорок четыре часть два, осуждена на три года Кировским районным судом. Отбывала срок в ИТК в поселке Пановка.
— Вот что, Рая. Передо мной рисоваться не стоит. Меня сейчас ты не интересуешь, меня больше интересует Семшова Александра. Я хочу знать, где она? Ты меня поняла?
— Я не дура и все хорошо понимаю. Ты зря думаешь, что к этому причастен ее муж. Ты же сам видишь, что он за человек. Он мухи боится. Если ты хочешь повесить на него убийство, то бесполезно. Ты сам знаешь, нет трупа, значит, нет и убийства. Могу положить две руки, не убивал он ее. Она, курва, бросила его и смоталась с молодым. Она давно хотела уйти от него. Она мне часто говорила, что он уже давно не мужик. Ей же всего двадцать пять, ты же, наверное, видел ее. Она вся текла при виде мужика. Вот и нашла, наверное, того, кто мог ее удовлетворить.
— Значит, ты считаешь, что он непричастен к ее исчезновению? Почему же он обратился в милицию лишь тогда, когда на этом настояли его соседи?
— Слушай меня. Он не при делах. Просто эта сучка нашла себе другого мужика. Я сама ее видела тогда, в прошлом году, после того как она ушла от него. Она прохаживалась с этим новым мужиком по перрону в Васильево. Интересный мужик, высокий, красивый. Но он мне не понравился. Взгляд какой-то затравленный. Похоже, он ранее судимый.
— А что ты ее не окликнула?
— Так я ее видела через окно вагона. Я ехала из Зеленого Дола, а она шла по перрону с каким-то мужиком. Такой солидный, видный мужик. Она держала его под руку и что-то говорила ему. Мне показалось, что они давно знают друг друга.
— Когда это было? — спросил я ее.
— Когда, когда? Да не помню я, какое это было число, летом прошлого года. Я приехала в Казань и стала рассказывать Семшову про его жену, а он мне говорит, что ее вторые сутки нет дома. Я еще тогда подумала, что она правильно сделала, что свалила от него. Меньше будет размахивать своими руками и гонять ее по дому.
— Насколько я слышал, вы ездили с Семшовым в Васильево и пытались разыскать там его жену?
— Мы поехали с ним примерно через неделю после того, как она ушла от него. Он взял с собой фотографию, и мы, как «путевые», стали там ходить по улицам и спрашивать у жителей, видели ли они эту женщину. Мы показывали эту фотографию на станции, в магазинах. Только один мужик сказал нам, что он видел эту женщину в каком-то садовом обществе, в каком, он точно не помнил.
Я быстро записал ее показания и протянул ей лист бумаги.
— Вот здесь напиши, что с твоих слов записано верно и тобой прочитано. Теперь подпишись вот здесь и поставь дату.
Она старательно вывела все слова, поставила дату и расписалась. Я сложил лист бумаги пополам и сунул в карман пиджака.
— Ну, что будем делать дальше, Рая? — спросил я ее.
— Это вы на что намекаете? У вас, наверное, и без меня баб сколько хочешь, зачем я вам?
— Ты меня не поняла. Я не в том смысле, о чем ты подумала. Я говорю о работе.
— Это о какой работе вы говорите? — удивленно спросила она меня.
В ее глазах мелькнул хитроватый огонек, таившийся где-то в уголках ее глаз.
— Рая, ты женщина тертая, судимая, и поэтому я не собираюсь читать тебе здесь лекции. Или мы с тобой договариваемся по этому вопросу, или нет. Если нет, я сейчас установлю тебе административный надзор, и ты через неделю уедешь обратно или в Пановку, или в Козловку. Тебя подобный вариант устраивает?
— Только не надо меня пугать, гражданин начальник. Я зоны не боюсь, но и просто так туда тоже не рвусь. Что вас конкретно интересует?
— Все, Рая, начиная с квартирных воров и кончая убийцами. Я больше чем уверен, что с тобой общаются люди, находящиеся в розыске. Вот все они меня и интересуют. Возьми этот листок, там записаны мои телефоны. Буду ждать твоего сигнала. Крутить со мной не советую. Дважды я повторять тебе прописные истины нашей с тобой дружбы не собираюсь.
Она взяла протянутый мной листочек бумаги, свернула и молча сунула его в лифчик.
— Не потеряй, — я направился к выходу.
— Не потеряю, начальник. Скажите, как вас зовут?
— Там все, Рая, написано — и фамилия, и имя, и номер телефона.
Выйдя на улицу, я с наслаждением вдохнул полной грудью чистый весенний воздух.
Дойдя до остановки троллейбуса, я посмотрел на часы. Они показывали начало седьмого вечера.
— Может, заскочить к Лебедевым? — спросил я сам себя.
Лебедевы жили на улице Степана Халтурина. Еще немного подумав, я зашагал в сторону их дома. Семья Лебедевых проживала в большом доме сталинской застройки. Открыв входную дверь подъезда, я очутился в большом прохладном коридоре. Посмотрев на нумерацию квартир, я направился вверх по лестнице.
Поднявшись на третий этаж, я остановился около массивной деревянной двери. Нажав кнопку звонка, я стал ожидать, когда мне откроют.
— Вы к кому, молодой человек? — услышал я у себя за спиной.
Я обернулся и увидел пожилую женщину, опирающуюся на трость. Волосы женщины были седыми, и в полумраке коридора казались покрытыми серебром.
— Гражданка, меня интересуют Лебедевы, а если быть точнее, Зинаида Петровна Лебедева.
— Ее нет дома, — произнесла женщина и оттеснив меня от двери, стала ее открывать.
— А кем вы будете Лебедевой Зинаиде? — спросил я ее.
— Бабушка я ее, — ответила женщина. — А вы откуда, молодой человек?
— Извините, что не представился. Моя фамилия Абрамов, я из уголовного розыска МВД.
— Если вы из МВД, то проходите в квартиру, — пригласила она и первой вошла в прихожую.
Она включила свет и направилась в комнату. Вслед за ней последовал и я. Комната была большая. У одной из стен стоял коричневый кожаный диван. На комоде стояли слоники, модные в середине пятидесятых годов.
— Вы не стойте, присаживайтесь, где вам удобнее, — произнесла женщина. — Меня зовут Валентина Николаевна.
Я присел на диван и, достав из кармана пиджака свой блокнот, задал ей первый вопрос.
— Скажите, Валентина Николаевна, что предшествовало исчезновению вашей внучки? Может, вы поругались или еще какие-то веские причины? Вы сами подумайте, ведь люди просто так не уходят из дома и, тем более, не пропадают.