После того моего случая с Розеной я в тот же день признался во всем отцу Маллигену на исповеди. Прежде всего он похвалил меня за то, что я во всеоружии чистоты отразил нападение демонов плоти. Затем он упрекнул меня в отсутствии ловкости, тактической хитрости. Впредь я должен вести себя как опытный и искушенный пастырь. Душа такой язычницы, как Розена, — это клубок ниток, который надо искусно распутать. И делать это надо умелыми руками. Не следует сразу встречать в штыки греховные побуждения девушки, а надо сделать вид, что ты ее понимаешь, поиграть пламенем, чтобы медленно и мудро стишить его и обратить все ее побуждения и чувства к Богу. «Прелесть не заразительна, дитя мое, — сказал он. — Надо только проявлять терпение». Бог оросил этой дьявольской росой мой путь, чтобы испытать выносливость возрастающей травы моей жизни. Я должен молиться и молиться, чтобы влага, падающая из самого дьявольского уголка неба, не показалась мне благословенной в один прекрасный день. Я обещал следовать его советам. А получилось-то, когда я тогда проснулся ночью, что священнослужитель, человек, который, наверное, запросто может позвонить по телефону самой Богоматери, поднялся с постели, взлетел с кошачьей ловкостью под потолок и долго насыщался видом беззащитной наготы Розены. Наверняка этот четверг будет решающим днем. Старик и Розена завалятся на мягкую горную траву. Они перемешаются друг с другом, как зерна риса, и сатана своими сильными руками начнет провеивать их на веялке жаркого гаитянского лета.
Через пару часов я спускался вместе с Розеной к реке по крутой тропе между папоротниками. Розена опять была впереди. И опять ее изгибы, еще более резкие и волнистые, волновали мою кровь. Я нес пустые ведра. Обычно она ходила за водой одна, после полудня, и возвращалась в мокром платье, без передника, сияющая свежестью. В это время старик читал свой требник на веранде, а я стоял в часовне на коленях, повернувшись к алтарной лампе. И вот я услышал шаги за спиной: вошла Розена, стуча сандалиями по цементному полу и смело внося дух язычества в сакральный храм моего уединения.
— Извини, что помешала. Помоги мне нести ведра.
— Отцу Маллигену не понравится, если я пойду с тобой на речку. Он меня накажет.
— Вы мне осточертели, ты и твой рыжий бог.
— Розена, ты забываешь, где находишься!
— Пардон. — Она перекрестилась. — Но все-таки ты, наверное, очень боишься, что тебя сожрут черти.
— Дело не в этом. Батюшка запретил мне находиться с тобой наедине.
— Это с каких же пор?
— С того дня, когда ты показала мне…
— А-а-а, ты попадешь в ад, потому что видел мои…
— Розена, не здесь, умоляю!
— Пардон. — Она снова перекрестилась и даже опустилась на колени. — Будь любезен все-таки, помоги Розене.
— Хорошо, пойду. Иди вперед, я мигом за тобой.
— Спасибо, святой Ален из Бычьей Головы! — звонко рассмеялась она прямо в часовне.
Чем ближе к реке, тем круче становился спуск и выше и тенистее папоротники. Тропинка вдруг оборвалась на берегу, усыпанном галькой, гладкой и многоцветной. Река здесь делала петлю, и получался обширный бассейн. В некоторых местах не достать дна. Не успели мы прийти, как я сразу принялся наполнять ведра. Розена стояла рядом и глядела на меня взглядом двух карбункулов, пламенеющих насмешливой чувственностью. Наполнив ведра, я ухватился за ручки, намереваясь двинуться обратно.