Через два месяца в один прекрасный день где-то перед обедом некий злой мальчик приблизился к ателье закройщика Адриена Рамоне. Он сделал знак хозяину, что надо поговорить, и напрямую выложил, что уже несколько дней подряд мадам Рамоне наносит визиты доктору Браже. Адриен дал мальчугану подзатыльник и вернулся к своим ножницам. Но, минуту спустя, пробубнив работникам какой-то предлог, быстренько направился домой. Дениза Рамоне тоже только что вернулась.
— Откуда ты в такой час?
— Дорогой, у меня страшно разболелась голова. Я даже испугалась и побежала к врачу.
— И что же сказал доктор Нерваль?
— Я была у доктора Браже.
— С каких это пор он стал нашим семейным врачом?
— Но он живет ближе!
Адриен Рамоне сделал вид, что поверил, и вернулся на работу. Прошел день, а на следующий, примерно в тот же час, он спрятался на площади Арм на скамье в тени старого дерева. К доктору Браже никто не входил. И никто не выходил. Он уже собирался уйти, когда подошел тот самый мальчишка.
— Господин Рамоне, позавчера вы зря меня стукнули. Ведь нехорошо, когда почтенного отца семейства водит за нос какой-то мотоциклист. Ваша супруга входит и выходит через садовую калитку.
Адриен Рамоне обхватил голову руками. В мозгу забродило намерение совершить убийство.
— Что бы ты сделал на моем месте? — неожиданно для самого себя спросил он мальчугана.
— Я бы выбрал себе другую куколку. Их полно в Жакмеле.
Рамоне поднялся и поспешил домой. Там он набил два чемодана своими личными вещами. Он уже выходил, а паренек, который увязался за ним, тащил его чемоданы, когда появилась Дениза, запыхавшаяся, с глазами, полными блеска от желанной усталости.
— Адриен, ты куда-то едешь? Что случилось?
— Хватит мне твоего двухколесника, шлюха!
— Адриен, милый, послушай!
Новый скандал, конечно, вызвал куда больше шума, чем первый. Адриен был одним из сыновей Цецилии Рамоне, единственной жакмельской вдовы, которую частенько называли именем ее покойного мужа: Цезарь. Генерал Цезарь Рамоне был человеком, навеки вошедшим в историю города. Узнав, что доктор Браже оскорбил ее семью, Цецилия Рамоне впала в неистовство. Понадобилась сила нескольких портных, чтобы помешать ей тотчас броситься к доктору и, как она выразилась, «провести урок анатомии на его принадлежностях». Она размахивала огромными ножницами, которые, кричала она, «оттяпают так, что будь здоров».
Вечером Цезарь отказалась от идеи личной мести и согласилась на «перечень мер», призванных положить конец «мото-фаллическим атакам» со стороны доктора Браже. Цезарь сама придумала эти меры и голосом жандармского генерала продиктовала городской элите, собравшейся в ее салоне, свое решение. Первое: ни одна жакмельская женщина, принадлежащая к добропорядочному обществу, не ступит ногой в клинику доктора Браже; второе: ни одна уважающая себя семья не пустит под свою крышу врача, грубо нарушившего клятву Гиппократа; третье: Эрве Браже исключается из клуба «Эксельсиор»; четвертое: префект должен запретить всякий мотоциклетный шум после пяти часов вечера и до десяти часов утра; пятое: городской маляр выведет красной краской на дверях врача, недостойного своего звания:
«Осторожно! Доктор Эрве Браже катается на мото-фаллосе!»
Ответная реакция доктора Браже произвела эффект взорвавшейся бомбы: он тщательно отчистил свою дверь и привинтил бронзовую дощечку:
«Доктор Эрве Брагетт (ширинка по-французски),
гинекофил (женолюб по-древнегречески),
психопат всех парижских больниц».
В следующую пятницу все плясали как бешеные в «Дохлой крысе». То было неистовое поклонение человеку, который осмелился объявить всему свету о своем женолюбии. А Цецилия Рамоне теперь окончательно преобразилась в гневного Цезаря. Она даже советовалась с Окилом Окилоном, знаменитым знахарем наших мест, чтобы наслать порчу на доктора.
Но прошел циклон Бетсабе и заставил поверить всех, что доктор Браже родился в рубашке. Он приводил в чувство и помогал сотням пострадавших. Он давал указания по гигиене, чтобы избежать эпидемии. Его мото сновало по затопленным участкам. Даже прошел слух, что машина его — амфибия, а иногда он перелетает на ней по воздуху над вышедшей из берегов рекой.
Циклон кончился, и в Жакмеле наступила великая тишь — и в листве деревьев на площади Арм, и в умах, возбужденных выходками и подвигами доктора Браже. Передышка длилась до самых последних дней года.
К востоку от площади Арм находился монастырь и школа сестер Сент-Роз-де-Лима. Весь Жакмель обожал этих набожных девушек, приезжавших издалека, чтобы участвовать в повышении образовательного и духовного уровня города. Среди монашек особо выделялась своим благочестием, приветливостью и преданностью делу сестра Натали Дезанж. И еще один талант был у нее: она обладала лучшим голосом в хоре при церкви святых Филиппа и Иакова. Судейский старшина Непомусен Гомер ходил туда не столько помолиться, сколько послушать, как писал он в «Газете Юго-Запада», «журчание чистейшей горной речки, текущей по сглаженным камням по воле Господа».