Цецилия Цезарь Рамоне толкнула ногой дверь, сделав знак другим, уже подоспевшим, оставаться снаружи. Оба любовника лежали рядышком голые, сомлевшие от восхитительной ночи и совсем, наверное, недавнего ее последнего акта. Эрве Браже отбросил одеяло, которое Цезарь поспешила накинуть на них.
— Подымайся, крестная дочь, я отведу тебя домой.
— Послушай, крестная мамаша, — произнесла Мадлена, — занимайся своими делами, а для нас с Эрве только еще начинается пасхальная суббота!
Любовники святой недели покинули город на мотоцикле в тот же день. Больше их никогда не видели в Жакмеле. Зато немедленно сложилась легенда. Будто бы Цезарь и отец Наэло опять пришли в тот домик невдалеке от реки и, конечно, не нашли там никого. Зато постель была помята и разбросана. На ней явно только что резвились. Цезарь искала любовников по всем углам и не преминула заглянуть под кровать. Там, совершенно без всяких тел, абсолютно самостоятельно, мужской и женский половые органы находились один в другом и приближались к оргазму. Отец Наэло пал на колени перед этим чудом. Но, заметив, что за ними наблюдают, оба органа вмиг превратились в пару крыльев. Бесподобная птица весело взлетела в густо-синее жакмельское небо. И с тех пор очень регулярно, один раз в десять лет, эта райская птица усаживается на ветвях одного из деревьев-бавольников, которыми усажена Аллея Влюбленных, а по ней-то как раз можно спуститься к Карибскому морю с его навевающими грезы приливами и отливами, как и на всех морях мира
Золотистый фазан
Каждое утро в семь часов, потом в два, потом в шесть вечера, минута в минуту, с точностью швейцарского поезда, она звонила мне из холла гостиницы.
— Добрый день, именитый гость. Это ваша переводчица. Вы готовы?
— Добрый день, Силуан. Сейчас спускаюсь.
«Силуан» означает «Золотистый фазан, предвещающий радость». Уже на третий день общения с нею я упрекнул ее в церемонности, которая заставляет меня быть осторожным и соблюдать дистанцию.
— Послушайте, товарищ Силуан, окажите мне любезность.
— Какую, именитый гость?
— Вот как раз так больше меня не называйте.
— Это слишком по-китайски?
— Нет. Но это не соответствует действительности. Я чувствую, что присвоил себе чужой титул.
— Разве вы не именитый писатель?
— На Западе у меня не наберется и одной тысячи читателей. А в Китае вообще никто меня не читал. Вернее будет сказать «именитый незнакомец».
— Ваша скромность делает вам честь, именитый гость. Ой, извините, товарищ… Ну как же мне сказать?
— Называйте меня просто Рене.
— Революция запрещает фамильярничать с иностранными гостями.
— В таком случае называйте господином Депестром.
— Никогда! Господа начинаются там, с Тайваня.
— Тогда называйте товарищем, как друга по духу, как единомышленника.
— Но вы же зовете меня золотистым фазаном!
— Это совсем другое дело. Да, в вашем имени заключена совершеннейшая правда. Оно выражает вашу грациозность и доброту как девушки. Но не стану же я всякий раз переводить имя Силуан. «Вы предлагаете отличную программу на сегодняшний вечер, золотистый фазан, предвещающий радость». Или: «В каком часу завтра отходит поезд на Шанхай, золотистый фазан, предвещающий радость?»
— О, именитый гость, мое имя действительно звучит смешно в переводе на французский! — И она залилась смехом, сразу еще больше похорошев и обнажая свои жемчужные зубки.
В каждой провинции ритуал моего визита повторялся с неукоснительным единообразием по заранее и давно подготовленному плану. Нас с Силуан усаживали в зал или гостиную, увешанную красными лозунгами, всяческими дипломами, картинами и фоторепродукциями, изображающими ключевые события революции, и обязательными портретами Мао и Лю Шаоци. Мы садились за стол с расставленными чашками и разложенными сигаретами и сладостями. Потягивая зеленый чай, я слушал рассказ Силуан о каком-нибудь партийном деятеле данной местности.
Прогулявшись и осмотрев достопримечательности, мы возвращались туда же, и моя спутница предлагала мне высказать мои впечатления, задать вопросы, сформулировать предложения и даже покритиковать кое-что. В таком духе и стиле мы посещали заводы, мастерские, кооперативы, школы, лаборатории, институты, ясли, дома престарелых, бывшие дома терпимости, превращенные в дома культуры, а также многочисленные стройки: туннели, плотины, мосты, железнодорожные пути.
Конечно, помимо этого, меня водили восхищаться парками, дворцами, пагодами. Вечерами мы ходили в театр, в оперу, в кино. Дважды в неделю меня приглашали на банкет, устраиваемый партийной или государственной знатью провинциального уровня. Силуан ловко накручивала беседы на единственный сюжетный стержень: идея Мао Цзэдуна в действии.