Чтобы совершить упомянутый акт с Силуан в спальном вагоне скорого поезда Нанкин — Кантон, я отобрал, опять-таки во сне, три из позиций, любезно предложенных учителем Туньсяном.
Позиция девятая: Мартин-рыбак.
Девушка, откинувшись на спину (в направлении движения поезда), держит каждой рукой каждую из своих ног. Писатель становится на колени, слегка раздвинув их, и обхватывает девушку за середину туловища. Затем он вводит Нефритовый стебель между Струн Лиры, пошевеливая ягодицами как негр, родившийся в рубашке на Гаити.
Одиннадцатая: порхающие бабочки.
Лежа на спине (в направлении, противоположном движению поезда), писатель раздвигает ноги. Девушка сидит на нем, тоже раздвинув ноги, лицом к нему, уперев ступни в спинку дивана, и активно движется, поддерживаемая его руками. Тогда писательский Горный пик отворяет Драгоценную дверь.
Двадцать четвертая: птичка из жарких стран.
Писатель усаживается на диван, раздвинув бедра и согнув колени, как делает портной. Он просит Силуан присесть к нему, лицом к лицу, и протискивает Нефритовый стебель в Драгоценную дверь. Писатель крепко обхватил руками стан золотистого фазана. Он работает самозабвенно и рьяно, как крестьянин, взрыхляющий осеннее поле. Две сказочные горы, Шуаньцу и Тьентинь, где обитают китайские бессмертные боги, трутся друг о друга до тех пор, пока не рушатся к стопам изумленных бессмертных.
В субботу утром, когда мы уже вернулись в Пекин, я сразу понял по радостному выражению физиономии Силуан, что у нее припасен для меня секрет величайшей важности. Неужто она все это время ждала моего завтрашнего отбытия, чтобы сообщить приятную вещь?
— Именитый гость, меня разбудил звонок из Центрального Комитета. И знаете, что мне сказали?
— Не имею ни малейшего представления.
— Обещаете никому не проговориться?
— Голову даю на отсечение!
— Сегодня днем, в пять часов, наш горячо любимый кормчий примет вас, именитый гость! На приеме будут присутствовать товарищи министры Чжоу Эньлай, Чжудэ, Чэньи. Тысяча поздравлений, высоко, высоко именитый гость!
— Рад разделить с вами такую честь.
— Это лучший день в моей жизни. И этим я обязана вам! Я впервые увижу так близко наших главных руководителей. За это я готова для вас на все, на все, на все!
Слезы стояли у нее в глазах. «Вот сейчас, — подумал я, — подхватить ее на руки и понести в спальню». Но мое желание было упреждено и пресечено восставшей из моего сна олицетворенной идеей Мао Цзэдуна, которая встала, как часовой, прямо передо мной.
В одном из залов бывшего императорского дворца нас ждали герои Великого похода: Мао Цзэдун, Чжудэ, Чжоу Эньлай, Чэньи. В голосе Чжудэ звучала успокоительная доброта. Черты лица Чэньи напомнили мне умилившего меня будду в пагоде в Ханчжоу. Чжоу Эньлай обладал обаянием романтического актера из первых звуковых фильмов. Что же касается идеи Мао Цзэдуна в ее живом обличье, то я с удивлением обнаружил у Мао загорелый оттенок кожи, приветливость и добродушие селянина и бородавку на подбородке.
Я лицезрел великих заступников и утешителей, которые видели за слепых, слышали за глухих и произносили речи, истолковывая молчание миллиарда немых. Слушая их, охотно веришь, что они обладают могуществом нового Сына человеческого, стремящегося развить у всех людей их единственно достойную способность — очаровывать и восхищать друг друга. Но за два часа, что я пребывал в их компании, меня постепенно, но все сильнее принялась сверлить одна мысль, которая подпортила радость дружеской беседы: эти высшие деятели выглядят простецкими и добродушными; но если они оказались в силах помешать моей крови обрести свои двадцать лет под солнцем Силуан, то, значит, они способны на все и могут все. Как в шекспировском датском королевстве, неладно что-то в их революции. Такое ощущение так и не покинуло меня, когда Чжоу Эньлай поднял тост за мое здоровье.
— Именитый гость, — сказал он (к неописуемой радости Силуан), — путешествуя у нас, вы повсюду оставили впечатление о себе как о писателе, поэте, истинном друге нашей страны. Мы все здесь поэты (мимолетный взгляд в сторону польщенного Мао, пишущего стихи). Позвольте поднять бокал за ваше здоровье и за солидарность борющихся народов мира. Пей до дна!
— Пей до дна!
Для фото на память Мао взял меня за рукав и поставил справа от себя. Золотистый фазан, предвещающий радость, глядела на нас в исступленном восторге.