— Садись в наш «шевроле», — распорядился Лоран, — а свой «фольксваген» оставь здесь.
Я хотел было сесть сзади, но он оттянул меня за рукав.
— Ты прямо-таки желаешь оскорбить Глэд! Садись рядом с ней.
Мы проехали квартал Бапе-де-Шоз на южной окраине города и покатили по шоссе Каррефур. В бухте, справа от нас, флотилия рыболовецких суденышек подняла все паруса, чтобы двинуться в богатый рыбой залив Гонаив. Ночь была теплая и звездная. Лоран был вне себя от радости. На шоссе он сам сел за руль и так лихо обгонял наши размалеванные во все цвета грузовички-автобусы, что не слышал проклятий шоферов и пассажиров. Временами отскакивали на обочины и пешеходы, ослепленные нашими фарами.
— Каждому свой черед, — говорил тогда Лоран. — Мы с Аленом сотни раз топали по этой дороге пешком.
— Как будто они были вчера, эти самые сороковые годы, — откликнулся я, — Мы ходили танцевать и — как это сказать? — кадрить в Ривьер-Фруад и не пропускали ни одного объявленного заранее увеселения, ну, там, сельского праздника и прочего.
— И вы имели успех? — спросила Глэдис нас обоих.
— У Алена было больше успеха, — признался Лоран. — В семнадцать лет он уже был настоящим донжуаном. Но порою у нас бывала одна и та же подружка. Особенно помнится Цецилия. Ах, как она елозила!
— Ты ошибаешься, — поправил я его. — Я не крутил с Цецилией Фонтан. В конце сорок третьего из всех тогдашних посетительниц Ривьер-Фруад мы делили с тобой только старшенькую из семейства Беллерейс, эту ненасытную Аннабель!
— Ты прав, старый слон. Их было три сестры, и все прехорошенькие: Аннабель, Паола и самая младшая, у которой было имя, как название какой-то страны.
— Ти-Франс.
— Да. И после того как мы лишили девственности двух представительниц почтенного семейства — ты это проделал с Ти-Франс, а я с Паолой, мы стали вместе раздувать угли в печке Аннабель. Сначала мы занимались этим делом по очереди, один вечером на реке, другой днем на банановой плантации. И вот в субботу, в июле, она решила, что обе наши пытливые головки должны работать над нею одновременно. Она пристрастила нас к игре в зверя с тремя хребтами.
— В этой игре не было лишнего хребта? — спросила Глэдис.
— Лишним, наверное, был мой, — вздохнул Лоран.
Между нами троими вдруг воцарилось тягостное молчание. Глэдис догадалась включить радио, и полилась модная мелодия. Мы молча слушали до самого «Тропикамара».
В тот вечер дансинг бурлил. Мы вошли, когда оркестр самозабвенно отдавался ритмам зажигательного ча-ча-ча. Пары судорожно и юрко пробирались между столиками к площадке. Мои друзья принялись притопывать, как нетерпеливые лошадки.
— Захватите-ка кусок этой музыки, идите танцевать, — сказал я им, — а я подыщу столик с видом на море.
— Не-ет, — протянул Лоран. — Столиком займусь я, а ты гость, тебе и честь.
— Не желаете ли потанцевать, месье? — нарочито сжеманничала Глэдис.
— С превеликим удовольствием, мадам, — ответил я в том же ключе.
Мы согласно задвигали ногами, и танец сразу поставил передо мной труднейшую задачу. У меня в прошлом было немало холостяцких приключений, но впервые мой школьный товарищ позволяет мне так плотно приблизиться к прелестям своей жены. Должен ли я «надуть паруса» Глэдис по правилам физики, о которых своевременно напомнил мне ее муж, или надо соблюдать дистанцию и легонько придерживать даму рукой.
Я выбрал второе и избегал потонуть в ее волнах, хотя взбесившееся ча-ча-ча так и швыряло меня в эти волны. Но и в невинной позиции она кипятила мою кровь. Было уже праздником, радостным предвкушением глядеть на ее хищный рот, ямочки на щеках, на ее руки, как бы ловящие добычу, на оголенные плечи, на бедра с изгибами пламени на ветру. Мамма миа!
В умении танцевать она проявляла абсолютное совершенство. Я старался не отстать, но был напряжен, как итальянский олень весной. До самого конце танца я сопротивлялся искушению самоистязательно прижечь мой передний хвостик к жаровне ее передка.
Лоран встретил нас за столом доброй и поощрительной улыбкой.
— Моя дражайшая половина возвращается с седьмого неба!
— Твоя супруга танцует превосходно!
— Восхождение, ммм… крутой подъем не вскружил ей голову?
— Прекрасно танцует, — долбил я, выводя разговор из скользкого русла.
— Твой друг Ален, — сказала Глэдис, — родился танцором, притом танцором тонким и благородным.
— Не принимай это за комплимент, — предостерег Лоран. — Это ее манера высказать тебе, что ты родился не под счастливой звездой, короче — что ты битюг и увалень. Так ответь на ее вызов в следующем танце и докажи обратное!