— Устал? — примирительно спросил он.
— Да нет, в полной форме. Да и суббота сегодня.
— Можешь выспаться у нас. Есть комнатка специально для гостей.
— Спасибо. Но надо ехать. В девять утра ко мне придет нотариус.
— Какое-нибудь выгодное дельце?
— Нет, просто небольшое наследство. Мадам Бревика Лозанж, ведунья, знаменитая жакмельская мамбо — да ты знаешь ее! — приходилась довольно близкой родственницей моему отцу. Ее похоронили в возрасте ста девяти лет как раз в тот день, когда я приехал. В своем завещании она не забыла и меня: участок земли на девять соток, каменистый, но всего в двух сотнях метров от пляжа!
— Чертов Ален! Да ты и впрямь в рубашке родился.
— В рубашке. И притом ножками вперед.
— А между ножками семь пар яичек?
— Нет, поменьше, — заскромничал я, постукивая пальцами по подлокотникам кресла красного дерева.
— Вы что тут притаились как заговорщики? — проворковала Глэдис, внося с собой аромат свежайшего кофе.
— Мы говорим о счастливой звезде, под которой родился Ален. Очень опасная звезда! Для других.
— Под каким же знаком зодиака? — спросила она.
— Под знаком Девы. Я родился, когда бушевал циклон, в ночь на 29 августа. А вы, Глэдис?
— Попробуйте угадать.
— Рыбы или, может быть, Козерог?
— Не угадали. Я — Лев!
— Вот такому зверю мы отдаем нашу кровь, — шумно вздохнул Лоран.
— Ничего. Зато твоя хребтина цела, — снова парировала она.
Восхитительный аромат исходил то ли от кофе, то ли от ее кофейной кожи. Она наполнила три чашки.
— Вам два куска сахару?
— Один, пожалуйста.
Она с улыбкой придвинула мне горячую чашку.
— Какой чудесный, изысканный кофе, — сказал я, пригубив напиток.
— Слышишь, Лоран? А ты вечно и всем на свете недоволен!
— А что сказал бы Ален о той рюмочке ликера, которую пьют после кофе? Я имею в виду ту узенькую рюмочку, которая…
— А это уж он скажет только мне одной, — остановила она его и обняла меня за плечи обеими руками.
— В таком случае, — сказал Лоран, — я лишний под этой крышей.
Он плеснул горячий кофе в лицо жене и вышел, не обернувшись. Послышались урчание мотора и шелест отъезжающей машины. С тех пор никто на Гаити не знал, куда отбыл известный преподаватель испанского языка Лоран Стерн. В прошлый четверг мы с Глэдис, счастливая и благополучная чета, отметили вместе с несколькими друзьями девятую годовщину того июньского вечера.
Самба для Кристины Мело-Пессо
Тридцать девять, а может быть четыреста тридцать девять, лет назад я решил преподавать французский язык в Сан-Паулу. Учеников я пытался набрать с помощью самой ходкой газеты «Эстадо до Сан-Паулу», куда тиснул следующее объявление: «Молодой пис. и поэт, диплом Париж, универ., даю уроки фр. яз. на дому, также класс, лит-ра. Новейш. педаг. методы». Затем следовал номер моего телефона с просьбой звонить рано утром.
По совету моего «белого» приятеля Альваро я воздержался от первоначального замысла вписать «гаитянский» между «молодой» и «пис. и поэт».
— Иначе тебе никто не позвонит, — сказал он. — Сан-Паулу занимает по расистским предубеждениям среднее место между большими городами США и Гаваной или даже держит первенство во всем Западном полушарии, если взглянуть повнимательнее. Здесь две вещи растут быстрее грибов: вверх тянутся небоскребы, а вниз, в сточные канавы, хлещет расизм. В вашей смешанной супружеской чете у Мими куда больше шансов зарабатывать преподаванием. Ноблес оближ, положение обязывает, говорят французы. У нас белизна обязывает.
Родители, желавшие обучить детишек французскому, быстро и легко договаривались со мной по телефону. Единственным, но зато и забавным затруднением бывали их попытки выяснить, как в точности произносятся мои имя и фамилия.
— Алло! С кем имею честь говорить?
— Ален Рикабье.
— Сеньор Аллах Рикар-Бьер?
— Слушайте по буквам: Альваро, Линс, Елена, Набуко. Фамилия: Рашель, Ингеборг, Кармен, Альваро, Белу-Оризонту… да нет это бразильский город! На конце — опять Елена.
— Доктор Аллен Рикабьере?
— Превосходно!
— Вы очень любезны: Париж — всегда Париж!
— Мерси. Значит, договорились? До встречи.
Однако непринужденность и тонкая веселость сразу покидали меня, как только я приближался к их домам. Если это был особняк, то консьерж в униформе молча указывал мне пальцем на черный вход для прислуги. Даже если бы я напялил на себя мундир губернатора штата Сан-Паулу, я все равно оставался бы для него каким-нибудь разносчиком продуктов. Когда я уточнял цель моего визита, надо мной насмехались с язвительностью и издевкой, как это сделал один горилла, вылитый дзюдоист Кларк Гейбл: