Мы взяли по чашечке кофе.
— Ну, рассказывай! — Цыбулькина уселась на стул, внимательно рассматривая меня.
— А что рассказывать? У меня все отлично.
— Да? Это ты своей бабушке лапшу на уши вешай! — скривилась Цыбулькина, отхлебнув кофе.
— Ты считаешь, что это не так? — спросила я.
— Ладно тебе, все знают, что когда дела у женщины идут отлично, она не становится в третью позицию «Ловись рыбка большая и маленькая» и не выбирает коньяк.
— Значит и у тебя дела идут не лучше моих? — почему-то обрадовалась я и усмехнулась.
— У меня дела идут превосходно. Я тебя сразу заметила. Конечно, ты изменилась и неплохо выглядишь, но я тебя узнала и хотела показать, что как бы ты не старалась, все равно все мужчины сначала будут мои, потом уже твоей Ирки, и только когда мы откажемся от них — твои.
Стервой как была, так и осталась. Но то, что она сказала — чистая правда. Сашка всегда умела себя вести с парнями и охмурить любого, кого захочет. Мне кажется, даже в роддоме, завёрнутая в пелёнки, она строила глазки только что появившимся на свет мальчишкам. Ира постоянно соперничала с ней, но часто проигрывала. Развязность и стервозность Цыбулькиной неизменно одерживали верх. Ненадолго, но всё равно было обидно. Обидно, что вопреки книгам, любовь править миром не хотела. Тем миром, который окружал меня. Меня и моих близких. Моим миром правило РАЗОЧАРОВАНИЕ. Во всём! Во время родов маман явно пожалела для меня рубашки. Моя рубашка досталась кому-то другому!
— Ты не меняешься! — отмахнулась я от нее.
— Да? Внешне или как?
— Всяко! — подхватила я тон, заданный Сашкой.
— Можно подумать, что ты меня сразу узнала?
— Почти! Как только увидела твои кучеряшки, так сразу и подумала: вот такой же рыженький хвостик носила Цыбулькина…
Сашка молчала и вопросительно смотрела на меня. Даже не смотрела, а рассматривала, явно оценивая. Нагло и не скрывая! Как покупатель в мясной лавке. Со всех сторон! (В роли куска мяса я ещё не выступала. Это был мой дебют! Но, судя по всему удачный!)
— Ты права, ну а ты изменилась: стройненькой стала, причесочка стильная, одежка крутая… Мужа богатого нашла?
— Уже потеряла… двоих…
— Померли, что ли?
— Для меня. (Откровенничать не хотелось). Ты-то замужем? Есть дети? Как родители?
— Я в разводе. Детей нет. Родители живы и здоровы, спасибо. Честно говоря, я всегда считала, что у нас много общего. (Вот это уже что-то новенькое!). Из тебя бы получилась классная чувиха, если бы со мной дружила. (Научила бы пить и курить?) Тебя Ирка портила. А ты ее, как дура, во всем слушалась. Кстати, как она? Я слышала, что она развелась со своим красавцем.
— Что? — настала моя очередь удивляться.
— Плохая актриса из тебя. Можно подумать, ты не знала? — съязвила Цыбулькина.
— Это не может быть, и это сплетни, — заикаясь, произнесла я, пытаясь осмыслить услышанное
— Вот так бывает в жизни, — философски-язвительно заметила Сашка, продолжая наслаждаться полученным эффектом.
— Я тебе не верю. Я звонила ей недавно, поздравила с днем рождения, но она ничего мне об этом не сказала. А ты… ты просто сплетница и завидуешь ей.
— Я? Сплетница? Ну, тогда слушай! Иркин красавец теперь знаешь, где живет?
— Где?
— Здесь, в Сочи. А знаешь с кем?
— С кем? — спросила я приглушённо, начиная понимать, что она говорит правду. Она ведь ненавидела Ирку, и то, что она мне говорила сейчас, доставляло ей удовольствие. Значит, не придумала, а точно знает.
— С Ленкой Костылевой.
— Врёшь, — зло прошептала я.
С Ленкой Костылевой Ира познакомилась в роддоме, когда Артемка соизволил появиться на свет божий. У Ленки тоже родился сын, его также назвали Артемом. Молодые семьи подружились. Я знала, что они ездили вместе отдыхать за границу. Ира часто говорила, что Ленка Костылева — замечательная женщина, у неё хороший муж, и как здорово, что судьба свела их.
— Погоди. А как же муж Ленки?
— Как-как? Пролетел так же, как и твоя Ирка.
— Прекрати язвить. А дети?
— Ирка твоя с детьми так и живет в своей Африке, а Иркин муж благополучно живет со Ленкой Костылевой и тоже с детьми, но с Ленкиными, — продолжала кривляться Сашка. Ей явно нравился наш разговор, она испытывала удовольствие от того, что делала мне больно. Знала, что мне больно, и делала это с остервенением садиста. (В другой ситуации я бы ей сказала, что она сволочь и ушла, но сейчас мне надо было узнать всё до конца.)
— Бред какой-то. Они же в Африке уже три года живут. Откуда Костылевы-то взялись?