— А надо было?
На том конце провода аж поперхнулись.
— Завтра в девять утра по прежнему адресу.
— Какому адресу?
Ответом была довольно долгая пауза.
— Договоримся иначе. В девять утра на ступенях Дворца спорта. Я сам приеду за тобой.
— Понял. До завтра.
Он положил трубку, стараясь не смотреть на вахтёршу.
Открылась ещё одна непонятная сторона жизни донора тела. Кто звонил? Голос непререкаемо уверенный. Такой может быть у председателя комитета комсомола или кого-то даже повыше.
Встретиться придётся. Вряд ли «человек из деканата» добровольно отлипнет. И почти наверняка обладает рычагами давлениями, чтобы испортить жизнь примерному отличнику.
И как грозовая туча на горизонте, пока ещё не над головой, нависала перспектива практики. Там, где не только мелкие домушники, угонщики да хулиганы, но и взрывы с большим числом человеческих жертв. Необходимость влиться в чуждую милицейскую среду, а по сравнению с ментами тот же недружелюбный Гриня — просто брат родной.
Так скоротав время до вечера, а чтоб не терять его зря, Егор начал штудировать кодексы, он в начале восьмого прихватил купленные в минском гастрономе «московские» зефирки без наклеек и направился на четвёртый этаж.
— Один пришёл? Нас же четверо!
Претензию шутливо-игривым заявила фигуристая девица, очень туго затянутая в джинсы и чёрный гольф. В момент появления Егора она по-хозяйски крутила ручки телевизора со смешным стеклянным экраном, то есть была упомянутой Настюхой. Низ её силуэта украшали босоножки на шпильках. Верх же был, скажем мягко, несколько проще остального. Рыжие кучеряшки, уложенные в стиле «взрыв на макаронной фабрике», обрамляли круглую мордашку с замазанными кремом, но всё равно заметными веснушками. Что ни говори, а веснушки под Новый год — это солнечно.
— Думал, к красавицам и так мужиков набилось, куда ещё. А я с третьекурсниками живу, мелкота.
На него уставились ещё две пары глаз. Варя на правах старой знакомой представила соседок. Милые и очень простые сельские девицы, они говорили по-русски с очень заметным белорусским акцентом, зачастую вставляя «деревенские» слова. Рыжая на их фоне смотрелась рафинированной.
Сама Варя была в спортивном костюме, очень выгодном: она и выглядела неплохо, и в то же время не казалась обряженной специально к приходу мужика, как Настюха с её каблуками.
— Ты — тот самый Егор-каратист?
Примерно представляя, как выглядит киношная каратёшная стойка, тот, отложив на койку коробку с зефирками, развёл ноги в стороны и выкинул вперёд кулак.
— Кий-я-а-а-а!
Получилось неожиданно круто. Рука с неимоверной скоростью улетела вперёд и вернулась на исходную. Если бы на излёте кулака там находился чей-то нос, то на лице вместо выпуклости образовалась бы впадина.
Обладательница телевизора обрадовано хлопнула в ладоши и шагнула к гостю, пощупав бицепс.
— С тобой, Егор, не страшно ходить по тёмным улицам. Никто не пристанет.
— Я пристану.
Ответ понравился всем. Одна из филологинь метнулась ставить чайник. К началу фильма уже разлили чай и разобрали зефирки. Егор причитающуюся ему уступил Варе, заслужив благодарный взгляд.
Наконец, после документального фильма о знатных хлеборобах Краснодарского края возникла заставка «Мосфильма» с мужиком и женщиной, соединившимися в неудобной позе, никакой Камасутрой не предусмотренной.
Девочки притихли, даже чай отставили, а затем вдруг прорвало. Они наперебой выкрикивали реплики персонажей за миг до того, как их произносили артисты:
— Автомашину куплю с магнитофоном, пошью костюм с отливом — и в Ялту!
— Я злой и страшный серый волк, я в поросятах знаю толк! Р-р-р-р-р!!!
— Ты куда шлем дел, лишенец?
— Какой хороший цемент — не отмывается совсем.
Некоторые из этих фраз, вроде: «Кто ж его посадит?! Он же памятник!», Егор слышал хотя бы краем уха. Наверно, некоторые перлы из сценарного текста начали жить своей жизнью, независимо от фильма, который посмотреть не довелось, как и большинство из советской классики. Исключение составлял «Ирония судьбы, или С лёгким паром». Всякий раз, когда Новый год отмечали с мамиными родителями, бабушкой и дедушкой, его пересматривали непременно. Где те времена… Бабушка жива, она в Воронеже, отказавшись переехать в Москву. А уж теперь он её точно не увидит. Разве что украдкой из-за угла — моложе на 40 лет.
А ещё «Иван Васильевич меняет профессию» с бессмертым: «Алло, милиция? Всё, что нажито непосильным трудом…»