Егор думал уже разворачиваться и топать назад, если что — вызванивать деда, чтоб слез с горшка и помог выбраться, как увидел впереди неплотно прикрытую дверь. Из-за неё пробивался свет. Может, там начинается пространство для посетителей, куда более просторное?
Он вышел в дверь… И очутился на улице. Ёкнуло, пропустив удар, и вновь застучало сердце.
Вот те раз! Быстрее, видимо, теперь было пробежаться вокруг здания и снова войти через главный вход, а оттуда попасть в читальный зал, нежели блуждая по служебным катакомбам.
Так… где телефон? На нём регистрация и электронный пропуск. Егор хлопнул себя по заднему карману. К ужасу своему ощутил, что тот пуст. Бля… Наверно, когда расстёгивался у толчка, выронил.
Логично было развернуться и повторить свой путь в обратном направлении, разглядывая пол в поисках трубы. Но тут его внимание приковала странная деталь. Он — в пальто! Странном, из плотной коричневой ткани. Куртку же сдал в гардероб… Да и не носит такой фасон, он годен лишь для бомжа с Киевского вокзала.
Что-то было совершенно не так, иначе, в мелочах, в ощущениях. Пропал насморк, зато болел намозоленный палец ноги, невесть откуда взялся этот мозоль, зубы казались немного другими при касании языком. Глаза… А вот глаза увидели такое, что полностью оторвало от исследования собственного организма. Манеж напротив библиотеки украсился огромным плакатом, освещённым прожекторами. На нём позировал бравый старик с мохнатыми бровями и пятью золотыми звёздами на пиджаке, приветливо машущий пятернёй. Выше его головы читались слова: «С Новым годом, товарищи! С Новым 1982 годом!»
Что стряслось? Он какой-то дезинфекции надышался в подвале и бредит? Между Егором и Манежем сновали автомобили, словно извлечённые из музея советского ретро: «Жигули», «Волги» и даже «Москвичи» с «Запорожцами». Живые и блестящие, а не ржавеющие под заборами.
От тоски поднял глаза выше. Кремлёвские звёзды те же. Спохватился: они же одинаково выглядели и в 1982, и в 2022 году!
Размышления прервал сердитый оклик:
— Егор! Евстигнеев! Где ты бродишь! Автобус ждёт! Всех нас задерживаешь. Мы ещё на Горького собираемся, дефицитов к новогоднему столу прикупить.
Круглолицая дама лет тридцати пяти в шубе мехом наружу покрикивала столь безапелляционным тоном, что Егор даже не стал уточнять, что улица Горького давно уже Тверская… И механически поплёлся за ней следом, чтобы получить следующий нагоняй — о забытой в автобусе шапке, без неё голова мёрзнет.
Точно, мёрзла. Настолько, что он без разговоров натянул её. Такую держал в руках впервые в жизни — ушанку из дешёвого меха, почему-то пахнущую одеколоном. Уши были завязаны сверху верёвочками, сложенными в кокетливый бантик.
Странно, но именно эта шапка сыграла роль последней капли и убедила, что происходящее — не галлюцинация, не сон. В том числе холодный автобус «Икарус» и сидевшие внутри молодые люди, явно с ним знакомые, судя по поведению, но Егор их видел впервые.
При галюниках мозг опирается на известную ему информацию. Егор же видел миллион деталей, которых представить не мог! Не способно же его сознание, пусть в самом сумеречном состоянии, выдумать целый мир в мельчайших подробностях, включая запах солярного выхлопа, проникающий в салон, когда автобус начал выруливать с площадки…
— Егор! У тебя деньги ещё остались? Дай трёху до стипендии!
К нему подсел высокий курчавый блондинчик в таком же уродливом пальто, но светлее.
Егор сунул руку за пазуху и нащупал в левом внутреннем кармане сложенный полиэтиленовый пакет. Такое вот портмоне времён развитого социализма. Достав его, обнаружил паспорт и три красноватые бумажки с профилем Ленина и гербом СССР.
— Ого! Тридцать! Так ты куркуль. Раскулачивать пора, — расцвёл блондинчик. — Дашь?
— Не-а. Мне надо ей подарок купить.
Это был экспромт. Выстрел наугад.
— Сдурел? Танька даже не смотрит в твою сторону. Приедем в Минск — поймёшь окончательно.
Что за Танька? Неразделённая любоффь? Ладно, не важно, но нафига ехать в Минск? Что там забыл?
С отцом он бывал в нём проездом. Чаще отцовские друзья подбирали обоих в аэропорту и везли куда-нибудь на Нарочь — бухать и оттягиваться.
— Евстигнеев, не давай Сане в долг, — раздался с заднего сиденья недовольный девичий голос, выговаривавший Г мягко, почти как Х, получалось «Евстихнеев». — Жанке на свадьбу скидывались по пятёрке, он попросил за него заложить. Клялся — отдаст. Шиш!