Глаза залило кровью из рассеченного лба. Она еще не запеклась, значит, времени от удара прошло не много. По отсеку начал распространяться запах гари и разогретого металла. Пришлось наспех протереть веки скованными руками, открыть глаза и оглядеться.
Взгляду Эльвина открылась пугающая картина. Пол был густо залит канийской кровью, она стекала вдоль борта и уже образовала приличную лужу у люка. Оба стражника лежали спинами на решетке, одежда их промокла от крови, а чуть выше виднелось подломленное крыло эльфийского мага. Самого его разглядеть не получалось – мешали широкие тела канийцев. В борту кабины, за решеткой, зияла внушительная пробоина, какую могло оставить лишь боевое заклинание магии Огня, причем внушительной силы.
Но одним лишь пробивным заклинанием летающий экипаж не свалить. Нужно было еще несколько заклинаний, нейтрализующих магию Воздуха. То есть, кто бы ни напал на конвой, в его распоряжении были сильные маги. И точно не один.
Стоило Эльвину оценить характер повреждений и их результативность, у него тут же возникло предположение о том, кто и зачем мог напасть на тюремный конвой. Собственно, ответ на вопрос «кто» был достаточно очевидным. Кто мог в таком масштабе оперировать силами на эльфийском аллоде, если не сами эльфы? Причем, скорее всего, по указанию Совета Восьми Домов, так как без его ведома ничего тут не делалось.
А ответ на вопрос «зачем» сам собой напрашивался, уже на основе логики. Если это подстроили сами эльфы, значит, они попросту хотели убрать Эльвина, не ограничиваясь заточением в башню.
Но тут возникала масса неувязок.
Во-первых, эльфы не склонны к «некрасивым», по их мнению, методам, вроде устранения соплеменника, даже ради всеобщего блага. Вот люди да. Люди на это идут с легкостью, что канийцы, что хадаганцы. Но эльфы… Это было очень необычно.
Во-вторых, какой вообще смысл в физическом устранении Эльвина? Если ему не поверили, то зачем устранять? А если устранять, значит, ради сохранения очень уж важной тайны! И что получается? Что капитану эскадры все же поверили?
Эльвин ди Гран окончательно запутался. С одной стороны, судя по вердикту суда, бывшего капитана просто, что называется, слили. С другой просматривались признаки Большой Игры, затеянной Советом Восьми Домов. Но в этот раз настолько тонкой игры, что от Эльвина ускользала не только ее суть, но и сам факт, была она затеяна, или не была, играл в ней какую-то роль опальный капитан, или нет.
От верного ответа на эти вопросы зависело многое, в том числе и жизнь Эльвина. Нужно было срочно принять решение, из какой версии исходить, планируя дальнейшие действия.
Если это игра, то нужно сидеть тихо и ничему не мешать. Другими словами, не предпринимать вообще никаких активных действий, чтобы не навредить интригам Совета. Если же хотели убрать свидетеля, то стоило попробовать подраться за собственную жизнь. А это, наоборот, предполагало самые активные действия.
Две разных концепции, два кардинально разных подхода. Но, как это часто бывает, победил инстинкт самосохранения. Большая Игра большой игрой, Совет Советом, а погибать неизвестно за что показалось Эльвину совсем уж бездарным занятием. И он принялся лихорадочно искать пути выживания.
Главный вопрос – захотят ли напавшие на летающий экипаж вскрыть его? Или просто бросят? В первом случае еще были шансы на спасение, но во втором уже никаких. Потому что если пленника оставят в запертом отсеке, через некоторое время кандалы на руках начнут сжиматься и неизбежно отрубят запястья полностью. А дальше – потеря крови из лопнувших вен, и скорая смерть.
Думать о столь ужасном и болезненном конце не хотелось совершенно, но, помимо воли, эти мысли лезли в голову, как разъяренные астральные монстры лезут в пробоины терпящего бедствие корабля. Это подавляло волю настолько, что хотелось выть, а не переходить к активным действиям.
С огромным трудом Эльвину удалось взять себя в руки. Дыхание было частым, сухим, в голове шумело. Но, несмотря на это, бывший капитан поднялся на ноги и осмотрел окровавленные тела стражников. У них были копья. И по габаритам оружие способно было пролезть между прутьями решетки.
Одно копье безнадежно застряло древком между телами, но второе валялось в углу отсека, почти у самой решетки. Эльвин попытался просунуть одну из скованных рук в ячейку решетки, но кандалы мешали неимоверно, не позволяя пальцам коснуться оружия.
Взвыв от бессилия, Эльвин сел на пол и отдышался. Так и хотелось пнуть ногой по броне, но толку от этого не было никакого. Но отчаяние не на всех действует одинаково. Кого-то подавляет, кого-то, наоборот, стимулирует. Эльвин, определенно, относился ко вторым.