Вторая сильная орудийная группа находилась в центре позиции. Ее составляли 18 легких орудий «…близ дороги, саженях в 300-х от моста, обстреливаемого ими продольно».{176}
ЛЕВЫЙ ФЛАНГ
Основу войск левого фланга составляли пехота 13-й, 14-й и 17-й дивизий под общим командованием командира 17-й пехотной дивизии генерал-лейтенанта Василия Яковлевича Кирьякова.
Генерал-лейтенант Василий Яковлевич Кирьяков, начальник 17-й пехотной дивизии. Родился в 1800 г. Из дворян Полтавской губернии. По окончании 2-го кадетского корпуса в 1814 г. выпущен прапорщиком в Невский пехотный полк. В 1817 г. — произведён в подпоручики. В 1818 г. — поручик. В 1819 г. — штабс-капитан. В 1822 г. — капитан. В 1826 г. — майор. В 1831 г. — подполковник. В этом же году — полковник. В 1840 г. — генерал-майор. В 1849 г. — генерал-лейтенант. В течение службы был командиром Карабинерного Гросс-герцога Павла Мекленбургского полка, командующим резервной дивизией 1-го армейского корпуса, затем гренадерского корпуса и, наконец, начальником резервной дивизии 6-го армейского корпуса.
Участвовал в боевых действиях против польских мятежников в 1831 г. За отличие в кампании награждён 25 декабря 1831 г. орденом Св. Георгия 4-й ст. В 1861 г. вышел в отставку. Умер в 1862 г.
Его военные способности и личные качества до сих пор являются одной из излюбленных тем обсуждения в среде современных исследователей. Чаще всего о нем говорят как об одном из многих генералов, которыми была переполнена российская армия и которые не блистали военными дарованиями. «…Пехотные генералы: князь Горчаков 1-й, Кирьяков, Моллер,{177} Кизмер{178} были самые почтенные люди, но кто же из знавших сих генералов до кампании скажет по совести, что от них можно было ожидать больших военных способностей?».{179}
Другие считали его человеком пустым и к делу неспособным. Например, командовавший моряками капитан-лейтенант Д. Ильинский: «…князь Меншиков поручил оборону левого фланга ген.-лейт. Кирьякову, пустому балагуру, потешавшему нас рассказами, как он своими маневрами не допустит высадившегося неприятеля подойти штурмовать Севастополь».{180}
Ну, у моряков вообще традиционно свое мнение по отношению к сухопутному генералитету. Капитан-лейтенант князь Л.А. Ухтомский в своих записках вообще прямо заявил: «Мы, моряки, только одного Степ. Алекс. Хрулёва признавали генералом».{181}
Я ни в коей мере не собираюсь оправдывать генерала Кирьякова. Он был не лучше и не хуже других представителей русского генералитета, командовавших войсками при Альме. Но чтобы стараться оставаться до конца объективным, нужно признать, что ему «повезло» оказаться тем «козлом отпущения», на которого свалили всю вину за альминское поражение или, по крайней мере, большую ее часть. Ему даже не дали возможность толком оправдаться. Вяло и бестолково обвинив высшее командование в том, что «…цель и связь в действиях наших войск исчезли и общий бой раздробился на частные дела
полков», «…никто из начальствующих, увлеченных в бой с ближайшими против них частями, не мог знать и не видеть того, что делалось на других пунктах сражения…», он облек себя незавидной участью пожизненно носить титул «главного виновника» поражения.{182}
Увы, конкурировать с более влиятельными и титулованными сановниками, которым Меншиков своими руками и руками своего окружения «слепил» славу героев Альмы, Кирьякову было не под силу. Василий Яковлевич впоследствии еще несколько раз пытался оправдаться перед современниками, понимая, что ему трудно после всех предъявленных ему обвинений в поражении русских войск на Альме, а «…беспристрастие и строгая истина…»{183} обязали рассказать правду. Свою позицию он изложил в «Характеристике сражения при Альме». Источник спорный, путаный и с явными противоречиями, местами с откровенной ложью. Но в ней генерал открыто выражает протест и приводит свою версию произошедшего на Альме. Мы по ходу повествования будем говорить о ней. В данном случае для нас важно, что командир 17-й пехотной дивизии был крайне недоволен позицией.
«…я, в присутствии нескольких лиц, из коих помню адъютанта князя Горчакова, подполковника Дурново, обратился к подполковнику Залесскому со словами: «Если мы должны драться так, как стоим, то Вы как офицер генерального штаба обязаны принести Ваше самолюбие в жертву общей пользе и испытать все средства, чтоб упросить не сводить войск вниз, но расположить их на нагорной части берега». На другой день я уже имел право заключать, что подполковник Залесский не разделял моего мнения».{184}