В результате «…вследствие такого убеждения генерал Куртьянов нисколько не подготовил к боевому делу вверенный ему полк» и прибыл к месту сражения уже после выхода батальонов на позицию.{194}
Вообще все действия командира Московского пехотного полка — пример элементарной безалаберности и глупости. В предвкушении полной грядущей победы он ничего не сделал для предотвращения будущего поражения.
«Соединившись с прочими войсками часа за два до начала сражения, он не воспользовался остановками неприятельских колонн, двигавшимися перед нашими глазами, не хотел осмотреть положения левого крыла, на котором был поставлен полк его в числе всех 4-х батальонов, так как на местности той ему и предназначалось быть действующим лицом. Не выполнивши своего важного назначения, командир полка начал кричать на прибывшие с ним батальоны, делать распоряжения, не уместные в столь важную минуту, а в недоумеваемых местах своей речи громко призывать Вельзевула во всех его видимостях. К чёрту отправил и носилки для раненых, им замеченные за 4-м батальоном».{195}
Что тут скажешь? Типичный «сын эпохи» генерал Куртьянов совершенно перепутал строевой плац с полем сражения, объединив собственную глупость с уникальным помещичьим самодурством. Забегая вперед, отметим, что после проигранного русскими сражения Куртьянов, получивший легкое ранение, стремясь оправдать себя, заново переписывал историю действий полка при Альме, составляя вместе с полковым адъютантом подпоручиком Яковлевым донесение, «…которое не согласовывалось с действительным расположением нашего полка в упоминаемом сражении».{196}
Конечно, можно сказать, что командир полка не был трусом и как-никак даже получил рану. Но в этом конкретном случае пролитая кровь не является мерилом доблести. Скорее, наоборот — глупости. Командир взвода Владимир Бейтнер так завершил уничижительную характеристику собственного командира: «Тот офицер не заслуживает названия воина, который тотчас после сражения позабыл, что он присутствовал не с целым полком, а только при двух его ротах, как это случилось с генералом Куртьяновым»,{197}
Московский пехотный полк часто считают резервным. Я, пожалуй, попробую оспорить эту точку зрения. Это нетрудно. Резерв предназначен для использования в бою, для решения той или иной возникшей задачи, но никак не до того, как просвистят первые пули. Московский полк просто поздно подошел к позиции и потому занимал свое место в последнюю очередь. Если мы оборвем левый фланг русской позиции батальоном Тарутинского егерского полка, она не будет иметь законченный вид — и это уже ясно. А вот появление там 4-го батальона Московского пехотного полка придает ей тот самый тупой угол (о нем, кстати, говорит Бейтнер), который соответствует замыслу, заложенному в Альминскую позицию князем Меншиковым. Действительно, три батальона полка заняли места раньше, чем дан был сигнал открыть огонь. Более того, как будет сказано вскоре, именно Московский пехотный полк произвел первые выстрелы с русской стороны в сражении на Альме.
В. Бейтнер сообщает, что каждый батальон московцев Меншиков лично ставил на место, давая указания батальонным командирам, объясняя «…где и как стать».{198} В результате к началу сражения 1-й, 2-й и 4-й батальоны с легкой №4 батареей 17-й артиллерийской бригады находились за Тарутинским егерским полком.{199} Так как батальоны в этом положении пребывали недолго и еще до первых выстрелов перешли в боевую линию, мы, слегка забегая вперед, будем рассматривать их находящимися уже там.
Последними прибыли на Альму 1-й и 2-й батальоны московцев вместе с командиром полка генерал-майором Куртьяновым и командиром бригады генерал-майором Гриббе. Они едва успели проскочить между пришедшей в движение союзной армией и русской позицией у Тарханлара. У деревни их встретил адъютант 3-го батальона подпоручик Демерт.{200} Московцы быстро привели себя в порядок и прошли мимо бородинских егерей с такими песнями, что покорили всех своей жизнерадостностью и энергией. В 9.30 оба батальона остановились между своим 4-м батальном и 1-м батальоном Бородинского егерского полка.{201}