По определению военных специалистов второй половины XIX в. резервные части как в организационном, так и в боевом смысле представляли из себя «…анормальные тактические организмы».{210} Что из себя представляли солдаты этих батальонов, можно представить хотя бы из мнения князя М.Д. Горчакова, считавшего, что после 15 лет службы русский солдат приобретает отвращение к ней и «неспособность быть годным».{211}
Если бы только состав резервистов был слабым! Помимо этого, они и вооружались тем, что регулярной армии уже было не нужно. Весь хлам, собранный по самым отдаленным сусекам арсеналов, «сплавляли» в эти батальоны, стараясь не столько их вооружить, сколько скрыть следы царящей в тылах коррупции. Для любителей и профессионалов военной истории не тайна за семью печатями, что оружие этих батальонов дослуживало свой срок, как и сами солдаты-резервисты. При всей слабости огнестрельного оружия русской армии в этих частях оно было наихудшим. По некоторым сведениям, в резервных батальонах при Альме можно было встретить еще кремневые ружья.
Мы постепенно подходим к тому моменту, когда нужно задать вопрос: а что делали резервисты едва ли не в центре русской позиции? Если мы не сможем ответить на него, то придется, безусловно, признать, что командующий подставлял под удар эти самые четыре батальона. Увы, главнокомандующий действительно сделал наихудший выбор из всех возможных.
Зная, что резервные батальоны представляли малую боевую ценность, прежде всего в силу своей комплектации и отсутствия сплоченности личного состава, да и офицеры там, как правило, были не самые лучшие, он почти демонстративно выставил их в центре позиции. Даже французские офицеры, на чьем пути стояли брестцы и белостокцы, удивлялись подобной глупости. Такое можно было совершить лишь в одном случае — если нужно было как можно скорее перебить своих солдат, а за компанию и командиров.
По сути, они стояли там, где совершенно не были нужны. Но умудрившись поставить их спиной к крутым скатам Альминских высот, почти как к стенке перед расстрельным взводом, Меншиков показал нет, не свою военную безграмотность, хуже — полное равнодушие и безразличие к солдатским жизням: сколько «серой скотинки» английские и французские пушки перемелют в кровавый мясной «фарш».
Правильнее было бы вообще не учитывать резервные батальоны в Альминском сражении как боевые подразделения, способные хоть минимально оказывать влияние на ситуацию.
Но вот за их спинами стояли вполне боеспособные и сильные подразделения.
Тарутинский егерский полк
Вторую линию занимал Тарутинский егерский полк в колоннах к атаке.{212} Полк был еще 18 сентября выведен на это место капитаном Жолобовым и, занимая крайнюю позицию на левом фланге русской армии, имел перед собой резервные батальоны генерал-майора Аслановича.{213}
Командовал полком генерал-майор Волков, как и командир московцев — типичное порождение аракчеевской эпохи. Храбрейший из храбрых на плацу и отчаянный трус под пулями.
Изначально ничто не говорило, что Тарутинскому полку придется сыграть едва ли не самую трагическую роль в Альминском сражении.
ЦЕНТР
Бородинский егерский полк
Теперь настала очередь самого спорного элемента русского боевого порядка — центра. Сразу за дорогой (примерно в 250–300 метрах от нее, «…влево от большой дороги»{214}) в двух линиях стоял Бородинский Его Императорского Высочества Наследника Цесаревича полк полковника Евстафия Игнатьевича Верёвкина-Шелюты 2-го, одного из самых родовитых офицеров российской армии, потомка старинного белорусского шляхетского рода.[28] Что касается личности полковника Верёвкина, то мнения о нем у многих, знавших его, разнятся. Например, адъютанту Меншикова
А. Панаеву он не понравился, хотя и показался лучше генерала Волкова. «Командир Бородинского полка казался человеком положительным, но, как в последствии оказалось, лишенным военных сведений; что касается командира Тарутинского полка, то он более походил на полкового попа, да таковым оказался и на самом деле».{215}
28
Полковник Евстафий Игнатьевич Веревкин-Шелюта — Умер 16 ноября 1855 г. от ран во время обороны Севастополя. Похоронен на братском кладбище.