В полночь побеспокоила нас опять тяжелая батарея какая-то, под самым ухом прогремела по камням; прошла в первую линию.
На рассвете я проснулся, встал, поглядел кругом. Такое положение красивое, что на редкость. А еще мы стояли на лощинке; с горы, должно быть, еще лучше вид».{253}
В некоторых случаях солдаты старались прогнать страх и убить время старинным способом, например, как в Тарутинском егерском полку.
«Нас привлек круг солдат, где один из ветеранов заметил, что ничего хорошего нас завтра не ожидает. «Почему?» — «Верьте мне! У нас нет водки, а как воевать без нее?». Остальные соглашались. Действительно, в нашем полку не было водки — наш паршивый полковник опять положил деньги в карман, рассудив, что половину солдат все равно убьют и незачем тратить деньги для них. Маркитант нашего батальона оставался на поле до начала боя, после чего свернул свой лагерь, оставив бочонок водки за неимением лошадей для перевозки. Наши люди быстро прикончили водку, из-за чего были в приподнятом настроении, чего я не могу сказать о других батальонах…».{254}
Многим просто не спалось. Офицеры старались коротать время разговорами на самые разные темы. Капитан Тарутинского полка Ходасевич вспоминал:
«Когда стемнело, мы могли разглядеть вражеские костры у реки Булганак. Я прилег в шалаше и пытался уснуть, но тщетно несмотря на усталость предшествующего дня. Около трех часов, еще затемно, я поднялся. Солдаты собрались вокруг огромных костров, разведенных с помощью награбленного в Бурлюке; также поступил приказ сжечь все шалаши, что увеличило количество костров. Спустя некоторое время я пошел к холму (так как наш батальон стоял в ложбине) взглянуть на бивак союзников. Однако, кроме огней и теней рядом, ничего не было видно. Было тихо, чувствовалась надвигающаяся битва. Обе армии расположились рядом, как-будто по-дружески, бок о бок. Невозможно было сказать, кому и скольким будет подведена черта. Поневоле я думал, окажусь ли среди них…».{255}
К рассвету все были на своих местах. Ожидали последнее действующее лицо драмы — неприятеля. Сценарный план массового убийства был готов у обеих сторон, хотя знали его только те, кому это было положено знать.
РАННЕЕ УТРО: РУССКИЕ
Еще не начало светать, как грядущий день стал превращаться в цифры: пока это часы и километры. Время и расстояние, которое нужно затратить и которое нужно пройти для того, чтобы пока еще мирно спящие армии сошлись в смертельной схватке.
Расстояние от лагеря союзников до берега Альмы составляло 5–6 км (6 верст — Гершельман, Обручев,{256} 7 км — французский источник{257}). Скорость движения союзников, учитывая ее естественное снижение в строю и усталость войск, не превышала 3 км/час. Таким образом, при четком следовании плану до Альмы они могли дойти за 1,5–2 часа.{258}
Постепенно светлело. День обещал быть хорошим, утро начиналось как «…солнечное, прекрасное, тихое».{259} Хотя, казалось, ничто не предвещало беды, наступавший рассвет был не в радость встречавшим его. Тревожное ожидание заполняло их души. Интересно, что ни в одном из воспоминаний нет даже упоминания о приподнятом духе. Скорее настроение русских солдат и офицеров можно назвать возвышенно-печальным. Единственный источник, где очень точно переданы именно человеческие эмоции солдат и офицеров, а не визгливо-лубочная их сублимация, — конечно, уже неоднократно упоминаемый нами великолепный материал А.Ф. Погосского. Это даже не исследование, а, скорее, рабочие наброски, заметки на полях, заготовки будущих рассказов или сами уже написанные рассказы. Но каков язык, каково понимание солдатской души! Вы только почитайте — такое ощущение, что сам стоишь на Альминском поле и чувствуешь утренние лучи солнца на щеках.
«Капитан наш снял каску и загляделся на Севастополь, задумался что-то. Знали мы наверно, что он хоть слово, а скажет нам. Все туда же глядим; молодежь и рты разинула…
Обернулся Степан Алексеевич и видит, что мы смотрим, улыбнулся и говорит: «А что, постоим, старики?» — «Постоим, Ваше благородие!», — ответили близ стоящие, а сзади кто-то шепнул: «А придется, так и ляжем». — «А уж известно», — промолвил капитан и сел на камешке; поручик около него; а подпоручик и юнкер стоят…».{260}