– Что случилось? – серьёзно спросил Мир.
– Сын с коляски упал. Сам встать не может, у нас кухня маленькая, там коляску не поставишь как следует! Попить поехал и упал! Господи! А Валька опять пьяная спит, наверное! Обещала же, пока я в Москве, не пить! Господи боже! Да что ж за ночь такая?!
И Ольга Ивановна подскочила, не зная, что делать. Мирослав тут же встал, набрасывая куртку. Ни следа от расслабленного любопытства. Во взгляде стальная сосредоточенность.
– Что ж делать, господи-боже! – Ольга Ивановна прижала руки к груди, дергая пуговицу рубашки. – Хоть на самолёт беги! Да тут в Туле-то…
Мир положил ей руку на плечо и очень мягко перебил:
– Ольга Ивановна.
Она вскинула полный паники взгляд на парня, а он, глядя прямо ей в глаза, сказал:
– Самолёт – это слишком долго. У меня есть кое-что быстрее самолёта.
– Нет! – выдохнула Ольга Ивановна. Огляделась, сжала кулаки, взъерошила волосы резким движением. – Поехали! – решительно сказала она и кивнула, поддерживая собственную решимость.
Мирослав коротко кивнул в ответ, отодвинулся от неё, щёлкнул пальцами – музыка стихла. И, окинув взглядом замерший бар, коротко скомандовал:
– Шлем. Куртка. Колени.
Никто ничего не спросил, но тут же поднялись и засуетились все.
– Пойдёмте, Ольга Ивановна, – мягко подтолкнул её Мир, вновь приобняв за плечи. Она подхватила сумку, неаккуратно закинув лямку на шею. Даже не проверила – застёгнута или нет, как обычно делала.
На улице было тихо. Глубокая ночь не сияла звёздами, но давила темнотой, прибивая свет фонарей к земле. Мирослав решительным шагом подошёл к мотоциклу, снял шлем с руля и приладил на голову. Дверь бара открылась, когда он натягивал перчатки.
Ольга Ивановна растерянно оглядела обступивших её байкеров, но тут же полезла в предложенную куртку, даже не став снимать сумку на длинной лямке. Только поправила, чтобы сзади не мешалась, пока кто-то без всяких расшаркиваний застёгивал наколенники на её ногах. Последним на голову нахлобучили шлем. Что-то щёлкнуло у подбородка, и по макушке хлопнула рука:
– Порядок, упакована.
Звуки стали глухими, из-за шлема Ольга Ивановна плохо ориентировалась, и её за руки подвели к уже подъехавшему мотоциклу и, не спрашивая, схватили за руки за ноги, чтобы усадить на неудобное пассажирское сиденье.
– Держаться-то за что?!! – в отчаянии закричала Ольга Ивановна, понимая, что уже сейчас они поедут.
– За меня! – глухо крикнул Мир, полуобернувшись, и движок взвыл.
Мама Ольги Ивановны очень гордилась своей дочерью. Несмотря на грубоватого мужа-военного, она дала ей безупречное воспитание, и дочь год от года радовала её. Интеллигентная до мозга костей женщина была уверена, что её Олечка в любой ситуации всегда будет истинной леди, какими были её любимые героини Джейн Остин.
Ольга Ивановна орала, срывая голос, порой переходя на захлёбывающееся кваканье, пытаясь набрать воздух, несколько кварталов. Безупречный маникюр крошился о жёсткую кожу куртки пилота, а колени сжались с такой силой, с какой не сжимались даже на выпускном, когда пьяненький одноклассник пытался донести свою симпатию неподобающим методом.
Ольга Ивановна орала. Как не орала даже при родах. Да вообще никогда в жизни! Она даже не знала, что способна на такое, но поделать с собой ничего не могла.
Мотоцикл лавировал между редких машин, наклоняясь при манёврах так низко, что казалось, сейчас завалится на землю. Благо, Ольга Ивановна намертво вцепилась в пилота, благодаря чему не мешала ему вести мотоцикл.
Они, как пробка от шампанского, вылетели из города, распугав стаю прикорнувших птиц в ветвях небольшой рощицы у дороги, и помчали дальше. Дорога размытым полотном стелилась под колёсами, даже выбоины мотоцикл проскакивал, будто летел над ними, а не ехал по асфальту. Фонари обочины превратились в сверкающую дискотечную лампу, что зажигал трудовик на радость молодёжи в спортзале. Ветер выл в щелях шлема, но Ольга Ивановна даже сквозь этот свист слышала, как ревёт это белое чудовище, на которое она сдуру села.
Никогда! Никогда в жизни она не собиралась совершать подобного! Не будь она уже седая, поседела бы полностью за одну эту ночь!
Рук она не чувствовала, шлем давил на щёки, сворачивая их складками, когда она открывала рот, как любил дурачиться в детстве Володька. О наколенники пару раз звонко стукнулись камешки, и один прилетел в шлем. Она даже не заметила, как мимо промелькнул указатель на Елец.
Сил кричать уже не было. Да и бояться уже почти не осталось. И вдруг, внезапно, Ольга Ивановна начала чувствовать что-то незнакомое, такое новое. Такое бывает, когда в детстве долго плачешь навзрыд, а потом такой холодок в груди, и вроде даже видно становится лучше. Чувство полёта. Когда от тебя ничего не зависит, когда всё, что держало тебя, крепко связывая с землёй, смывается, остаётся позади, теряет свою власть. И вот ты, а впереди только дорога, и ты – летишь. А навстречу тебе летит рассвет.