Можно утверждать, что в целом человеческой исторической деятельности экономическая деятельность как раз и является мерой потребления, поскольку отвечает за поддержание материального существования человека. Можно сказать и по-другому: экономическая деятельность и есть жизнедеятельность (не жизнь!), та деятельность, которая делает возможной жизнь человека в деятельности, а не в природе. Жизнедеятельность, экономика (вместе с включённой в неё собственно хозяйственной деятельностью) и связывают воспроизводство деятельности и воспроизводство людей (не только как биологических особей, но и как социокультурных, деятельностных индивидов, как материала деятельности), определяя дефицит и излишек людей.
Так что нормирование потребления и установление экономического порядка - это, по существу, одно и то же, а не какое-то "внешнее" ("политическое") действие по отношению к потреблению. Это установление норм деятельности потребления в контуре экономики как её содержания, а не определение размеров пайков военной администрацией, хотя в истории потребления случалось и такое. Распределение с этой точки зрения - также лишь один из механизмов общественного потребления. То, что выходит за рамки экономики, выходит и за рамки жизнедеятельности.
Связь и отношение политики и экономики мы можем эффективно понимать как связь и отношение мысле- и жизнедеятельностей. Что, в свою очередь, есть не что иное, как образ жизни. Попытка использовать суррогат религиозного образа жизни, когда жизнедеятельность подчинена светской вере, идеологии, не даёт необходимой политэкономии - в этом негативный опыт СССР. Это модель из исторического прошлого, попытка подражать протестантскому духу капитализма. Однако попытка передать субъекту фокусы мыследеятельности и жизнедеятельности за счёт передачи имущества, вещей (к тому же вынутых из деятельности, организованной совершенно иначе, чем при атомарном, индивидуалистическом капитализме), а не самой мыследеятельности, формирует ещё более отвратительный, полностью нигилистичный образ жизни - тот, который ведут новые богатые. Он есть полное отрицание какой-либо деятельности.
В поисках исторически нового образа жизни, новой политэкономии мы можем идти только путём преобразования труда в деятельность, путём возвращения ему отчуждаемой частной эксплуатацией субъективности. Частный характер отчуждения тем более в нигилистическом, предельном варианте означает и невозможность возврата отчуждённого.
Двадцать лет приватизации ясно показывают, что "новые частники" за редким исключением пока никуда вообще инвестировать не собираются, тем более в долгие инфраструктурные проекты. Они ликвидаторы деятельности, а не её организаторы.
С другой стороны, можно до бесконечности предлагать властям инвестировать государственные средства в территорию (например, хотя бы в дороги), тем самым создавая возможности и для действительного экономического накопления (например, пенсионного). Но происходить это не будет до тех пор, пока власть не вспомнит, что она сама воспроизводится за счёт государства, а богатство - лишь относительная форма власти при капиталистическом порядке, сама по себе никакого воспроизводства не обеспечивающая. Такое "вспоминание" власти о собственных основаниях, скорее всего, примет форму уже не экономического, а политического кризиса. Сегодня же государственных кадров, стремящихся к власти, а не к богатству, почти нет. В крайнем случае стремятся к власти как к средству достижения и эквиваленту богатства, но не более того.
Между тем такое социальное государство, как Германия, в поисках формы концентрации и накопления экономических ресурсов (капитала) реализует государственный проект децентрализованного производства энергии, где производящей единицей является отдельное здание (сооружение) - неважно, жилой дом или офисное (тем более промышленное) здание. Энергия выбрана как наиболее дефицитный фактор производства. Разумеется, ещё нужна сеть, позволяющая этим маленьким генерирующим "клеткам" отдавать и принимать энергию, своего рода энергетический интернет. Как кажется, это т.н. "зелёная энергия". Но главное не во всём этом. Главное в том, что создаётся новое качество территории - как города, так и деревни, пригорода, малого города. И это качество представляется ёмким инвестиционным "резервуаром" для длительного накопления.
Футурологи и утописты на этом основании германского опыта провозглашают ни больше ни меньше "третью промышленную революцию" (первая - пар на угле и дровах, вторая - электричество на нефти и газе): см. например, Джереми Рифкин, "Европейская мечта. Как европейское видение будущего постепенно затмевает американскую мечту". Утопический гимн подхватывают затем политические либералы всех родов: раз домохозяйство теперь не только потребитель, но и производитель, появится наконец-то обоснованное мнение этого домохозяйства как участника политических процессов, чего так не хватает массовой управляемой демократии, вынужденной эти мнения имитировать.