Вот бегемот, творенье, как и ты.
Траву жует, как прочие скоты.
Но в чреслах прорастает прочность древа.
Таится крепость в пуповине чрева,
Кедровый хвост нисходит со спины,
В причинном месте жилы сплетены,
Как из пластин стальных хрящи и зубы,
А кости – словно бронзовые трубы.
И никакая в мире Божья тварь
С ним не тягалась ни теперь, ни встарь.
И нет в руках Создателя оружия
Отважнее, чем он и неуклюжее.
Он почивать уходит в тростники,
Находит тень под ивой у реки;
Он целые потоки выпивает,
Когда в жару поглубже заплывает,
И даже Иордан, испитый всласть,
Не утолит разинутую пасть.
Сон соблазнит – и сладкая дремота
Заворожит сознанье бегемота…
И в этот миг, когда недвижим взор,
Между ноздрей вонзается багор!
Pepvigilium Veneris
Кто грозой воды испил,
Того желанье не погубит.
Еще полюбит, кто любил;
Кто не любил, еще полюбит.
Весна идет! – и зацвели
Подснежники в оленьих взорах.
Весна идет! – и журавли
Играют свадьбы на озерах.
Олень победно вострубил,
Взойдет заря – журавль вострубит.
Еще полюбит, кто любил;
Кто не любил, еще полюбит.
Какие слова говорил
Я женщину боготворил
За то, что меня не любила.
Какие слова говорил! —
Она их под утро забыла.
Я встал и встряхнулся, как пес:
Да что за беда, в самом деле!
Куда меня ветер занес?
Куда мои очи глядели?
Спасибо, беду отвело;
Спасибо, что явлено чудо!
А ты забирай помело
И сваливай живо отсюда!
Не любишь? И я не люблю!
Ты ведьма? Я вчетверо злее! —
Я это гнездо подпалю —
Из подпола выползут змеи!
Уже улетаешь? Лети!
Дурак бы тому огорчился.
…А не разобьется в пути?
Эх, что-то я погорячился…
Вот они: лес и купава,
Где похоронена мать.
Глянул – и сердце упало!
Некому сердце поднять.
Долго ли будет пылиться?
Долго ли будет пылать?
Долго ли будет томиться:
Где похоронена мать?
Вот они: лес и купава,
Вот и сосновая рать.
Где мое сердце упало —
Там похоронена мать.
Дмитрий Силкан, поэт, член Правления МГО СПР, Москва
Старое кладбище
«…И увидел я новое Небо и Землю новую…»
Закатный свет лучом сонливым
сквозь строй деревьев пробивался,
и на траву покровом стылым
туман неспешно надвигался
И гомон птичий смолк в испуге:
ведь мрак собою все зачернит,
И никого во всей округе
не видно в этот час вечерний
Пуста дорога… Обезлюдел
реки пологий узкий берег…
И мы с тобой уже не будем
держаться за руки – не верим
мы в сумерках в дневные страсти
и негу утренней прохлады…
Здесь скоро тьмою ночь закрасит
рельеф кладбищенской ограды…
Гудит земля почивших прахом,
тревожный пульс стучит в аортах…
И ощущаем в жутком страхе:
вот наступает Время мертвых!
Пилигримы Вселенной
«…не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?»
Исполины стремительных ярких столетий
прошивают ткань времени ровным стежком…
«Что же было? Что будет?» – никто не заметит
что сейчас есть… И за деревянным божком,
что языческий мир уберег в поле ратном,
проступает иконно-вылизанный лик…
И Змей времени свился кольцом троекратным,
задушив злую поступь жрецов… Только крик
вырывался из горла Земли обнаженной,
что была обесчещена сталью свинца:
меч Крестовых походов, святынь обожженных,
– это путь без начала, тропа без конца…
И идут все по ней пилигримы с дарами…
Впереди – темнота, позади – адский жар…
И лишь мост на цепях над зияющей раной,
что на лоне Земли будто ангельский дар:
он с Небес привнесен и разорван кроваво —
боль и страх, как причастие сумрачных лет…
Кто взыскует – бредет, напоенный отравой
из стремлений вперед, ожиданий побед…
Горы сыплются камнями в бок океана…
Пилигримы срываются в пропасть со скал…
И зияет Познаньем открытая рана,
будто облик Небес: свой ощерит оскал,
лишь приблизится к ней очарованный Странник,
что бредет по-над Бездной в исканьях пути…
Но Познанья кристалл, временной многогранник,
озарится на миг – и уже не найти
этот отблеск во тьме долгозвучных столетий,
что как корни пронзили структуру миров…
Этот мрак не познает никто, не осветит,
но… слепые бредут, и над ними – покров
из мечты безнадежной, но грозно манящей:
будто зов-в-никуда, словно дверь в пустоту…
И дерзание духа в надрыве слепящем
Вифлеемской звездою пронзит на лету,
и умчится стремглав – той безумной кометой,