– Ха! – сказал Кузнецов. – У всех гениев сначала рождаются две дочери…
Переводы
В России говорят и пишут на доброй сотне языков. Мы работали в редакции, которая была призвана заниматься переводами прозы и поэзии носителей и хранителей этих языков. Была призвана заниматься переводами, но честно и страстно занималась переложением подстрочных переводов на русский язык. Конечно же, так называемые, переводчики Расула Гамзатова не знали аварского, и весь мир смотрел на поэзию знаменитого горца сквозь призму русского языка.
Кредо Юрия Кузнецова в этом крутом вопросе заключалось в том, чтобы, во-первых, найти среди общего потока подстрочников самородок, пригодный для обработки; во-вторых, стих в русском изложении должен соответствовать лучшим оригинальным образцам того поэта, которому доверили перевод. Горе тому, кто брался за переводы как за халтуру! Доходило до расторжения договоров, до скандала и до слез, но здесь Кузнецов был непреклонен.
Лопсон
В советское время издательский процесс представлял собой отлаженный конвейер, и если рукопись по плану сдавалась 15 октября, то – кровь из носу – именно в этот день она должна была уйти в типографию.
В плане выпуска 1976 года стояла рукопись бурятского поэта Лопсона Тапхаева. Молодого автора открыл Юрий Кузнецов, дал высокую оценку и пообещал своему ровеснику, также потерявшему отца на войне, помочь с переводом.
При этом надо отметить, что Юрий Кузнецов обычно не переводил сборники целиком. Оставляя за собой «право первой ночи», он отбирал философского плана стихи и – реже – поэмы. Если мы делали книгу совместно, то ко мне переходила любовная лирика и народные мотивы.
Но книга «Сияние в Саянах» Лопсона Тапхаева была нашей первой совместной работой.
Срок сдачи «Сияния» неумолимо приближался, вот уже осталось меньше полутора месяцев, а Юрий Кузнецов после выхода сборника «Край света – за первым углом» не только продолжал пожинать плоды славы, но и пахал, как Микула Селянинович. Тут было не до переводов.
В один из понедельников он позвал меня в кабинет и спросил:
– Переведешь книжку Тапхаева за месяц?
Я задумался. Получалось почти по 50 строк в день. Ничего невозможного в этом не было, если бы не служба…
– Приходить на работу будешь только в понедельник с готовыми переводами, – упредил мой вопрос Юрий Поликарпович. – Буду читать. Может быть, и сам что-то переведу. А начальство спросит – я прикрою.
И началась страда! Если учесть, что первой моей дочке к тому времени и года не было, и жили мы в коммуналке на 20-ти метрах, то мои вдохновенные страдания, естественно, удваивались и происходили в ванной комнате, где я запирался вместе с подстрочными переводами.
Через неделю я понял, глядя на Кузнецова, что Лопсон Тапхаев звучит на русском языке сообразно своему таланту. И моему тоже.
Но надо знать Юрия Поликарповича! Вот в одном из стихотворений прошла арба. Какая трава осталась под колесами? Естественно – примятая.
Лицо Кузнецова искажается, как от зубной боли:
– Измятая! – почти кричит он.
– Почему?
Кузнецов делает движение, словно срывает пучок травы и, растирая его в ладони с такой силой, что вот-вот брызнет сок, выдыхает:
– Да потому что экспрессии больше!
Все на той же арбе – то там, то здесь – появлялся старец: «мелькал в степи, как вечности частица».
Кузнецов правит своим бисерным почерком: «мерцал в степи»…
И если таких правок в стихотворении было несколько, то из перевода неотвратимо наплывал кузнецовский слог. А что уж говорить о самих переводах Юрия Кузнецова. Он не был артистом, не играл в стиль другого поэта. Он всегда оставался Кузнецовым. Неповторимым.
Книга ушла в производство по графику. Юрий Кузнецов успел сделать всего один перевод. Зато какой!
…На концах растопыренных пальцев
Отраженное эхо живет,
И шершавую бездну пространства
Я читаю на ощупь, как крот.
…Дома нету ни зги, ни просвета,
И на улице тоже темно.
Тьма души – как особая мета,
Ни стереть, ни уйти не дано.
…Это солнце встает не с востока
И заходит не в этом краю.
Это солнце горит одиноко —
Я о нем свою песню пою.
В этой песне душа забывает
О печали, идущей вослед.
Как ребенок душа засыпает
И далекий ей брезжится свет.
…В тесноте незнакомого мира
Я как дятел стучу по земле.
И со всем, что тревожно и мило,
Расстаюсь и встречаюсь – во мгле.
(«Монолог слепого», в сокращении)
Слышите слог, который не спутаешь ни с каким другим?
Я бы не приводил для примера это стихотворение, если бы не знал наверняка, что Юрий Кузнецов как истинный мастер гордился своими переводами. Было чем. Но при этом не терял чувство юмора. А так как на титуле стояло: «Перевод с бурятского Владимира Бояринова и Юрия Кузнецова» – целый вечер после выхода книги подначивал в застолье: «Так чьи переводы лучше?»