Я совсем уже все понял — это такая кабинка была, вроде телевизора, и, когда держишь руль, она тебе показывает как будто картину. А рулем можно управлять. Я попробовал, и сразу получилось! Если вперед руль нажмешь, так земля приближается, а если назад — поднимаешься в высоту, и все внизу сливаться начинает. Я подумал: «А если совсем низко опуститься, что будет?» — и нажал изо всей силы на руль. Кабинка быстро-быстро заскользила вниз, к самой земле, и вдруг остановилась, на секунду стала непрозрачной, а потом колпак откинулся, и я увидел, что передо мной вход в парк.
Я хотел еще покататься, но неудобно как-то было без денег. Я не стал дожидаться, пока кто-нибудь придет, и вышел из загородки. Колесо щелкнуло и опять начало медленно кружиться, как раньше.
Очень мало людей было в этом парке. И объявлений никаких. Я по всей аллее прошел и добрался до того места, где был главный выход. Постоял-постоял и повернул обратно. Нельзя мне из парка уходить, а если меня потом обратно не впустят?
Тут я испугался: машина! Вдруг кто-нибудь ее нашел! Вроде бы люди в ту сторону даже и не ходят, ну, а если кто-нибудь зашел?!
Я бросился со всех ног обратно к реке. Добежал до деревьев и сначала со страха даже место не узнал. Хорошо еще, что камень положил для заметки. Камень так и лежал, серый, плоский, приметный. И возле него окурок валялся... А раньше этого окурка здесь не было! Значит, приходил кто-то!
У меня сердце чуть не выпрыгнуло, пока я пробирался в кустах. Нет, вот она, моя машина, стоит, как я ее поставил, закрытая ветками.
В одном месте свет пробивался сквозь листья и падал на изогнутый рычаг. Меня даже ослепило, когда зайчик попал в глаза. А вдруг со стороны этот зайчик видно? Я стал пятиться между деревьями, чтобы посмотреть издали. И вдруг у меня за спиной, на соседней поляне, что-то хлопнуло, будто птица крыльями. Я застыл на месте и стал медленно поворачиваться.
Нет, наверно, мне показалось. На поляне никого не было. Только серый туман висел над травой и быстро таял в воздухе. Пока я смотрел, он совсем исчез. Что же это за туман такой? И хлопнуло что-то!
Я еще раз оглядел поляну, деревья за ней, прошел через посадку, вышел на свою поляну — нигде никого. Наверно, показалось мне. Лучше уйду я отсюда, пока никто не пришел.
Я вернулся к главному входу, сел на скамейку неподалеку и стал ждать сам не знаю чего. Эта скамейка тоже была мягкая и пружинила. На ней, наверно, даже прыгать можно, как в цирке прыгают на батуте — я по телевизору видел.
Может, все-таки спросить кого-нибудь? Ну, что они мне сделают? Я скажу, что не знал, какая эта машина. Я ведь правда хотел только винт Вальке показать!
Ну да, спросишь, а потом Валька надо мной насмехаться будет, что я сам не смог разобраться, куда попал!
Мне прямо обидно стало, что я никак ничего понять не могу; я вскочил со скамейки и пошел к выходу. Тут в воздухе над головой что-то зашелестело, и прямо у входа опустилась красивая яркая машина. Она была вся красная, а крылья белые, прозрачные, и спереди у нее торчали усики — совсем как стрекоза, только очень большая. Усики начали качаться быстро-быстро, и раздался громкий голос: «Номера двадцать пять и двадцать шесть, соберитесь к школьному аэробусу! Номера двадцать пять и двадцать шесть...»
Вот это штука! Выходит, здесь у школьников свои машины специальные есть! А у нас в городе только автобусы ходят да одну троллейбусную линию недавно пустили.
Из кустов, из аллей посыпали девчонки и мальчишки. Мне показалось, будто бы я увидел Леньку из параллельного шестого класса. Но, наверно, я ошибся: откуда здесь Ленька возьмется?
Усики опять задвигались, и тот же голос сказал:
«Аэробус отлетает. Есть свободные места. Номера двадцать семь и двадцать четыре, мы можем захватить вас в школьный центр».
Мне хотелось посмотреть, как они там садятся, я подошел поближе и стал у самой лесенки. Из открытой дверцы высунулась женщина и спросила:
— Ты какого номера? Ты двадцать четвертый? Садись быстрее, мы сейчас улетаем.
Я вроде и не хотел садиться, а ноги сами собой меня понесли, понесли — и вдруг я увидел, что стою внутри большой светлой кабины, как в автобусе, только побольше, и кресла в ней все белые. Женщина показала мне на свободное кресло, а сама опять подошла к двери. Видно, там никого уже не было, потому что она быстро всех нас пересчитала, закрыла дверь и ушла куда-то вперед.
Я даже не заметил, как мы поднялись. Ничего не шелохнулось, только стенки стали прозрачные, и я увидел под ногами парк, красные аллеи, пруд, реку. И машина там моя осталась. Что же теперь будет?
Меня кто-то толкнул. Я повернулся, а это сосед мой, беленький такой и в очках.
— Ты из двадцать четвертого? — спросил он.
— Угм! — буркнул я.
— А я из двадцать шестого. Вы в океанарии были или на космодроме?
Я храбро соврал:
— В океанарии. А вы где?
— У нас сегодня урок истории был. Вы чего по истории проходите?
Мы-то вообще в это время ничего не проходили, у нас только Валька физику на лето получил и то из-за Клавдии Ивановны. И чего этот беленький ко мне пристал?
— Мы крестовые походы проходим! — сказал я, чтобы он быстрее отвязался.
Про крестовые походы я в книге прочитал, на самом-то деле мы это не проходили. Но беленький и глазом не моргнул.
— Нам про крестовые давно рассказывали. Правда, здорово, когда эти крестоносцы Константинополь брали? А помнишь, как одного с лошади свалили, а он как бахнется, аж все зазвенело.
Кого свалили, что зазвенело? Ничего не поймешь! Я даже разозлился...
— Слушай, — сказал я, — мы куда летим?
Он повернулся ко мне:
— В Центр. А ты разве не туда?
— Не, я домой, — неуверенно сказал я.
— Как это домой? — удивился беленький. — Ты заболел? А как же тебя пустили к дельфинам? Тебя кибер смотрел?
Я и на один-то вопрос не смог бы ему ответить, а он их столько задал, что и сто человек не ответят. Но тут эта женщина, которая нас сажала, вошла в кабину и объявила:
— Внимание, аэробус садится в Центре. Двадцать шестой номер к воспитателю, двадцать пятый — на сводный урок по физике... А ты куда? — спросила она меня.
Я и так не знал, что ответить, а тут еще этот беленький стал из-за моего плеча высовываться и рот уже раскрыл. Но я его спиной прижал и сказал:
— Я на сводный!
На мое счастье, аэробус как раз сел, и дверь открылась. Я не стал слушать, что этот беленький той женщине говорит, протиснулся побыстрее к двери и сбежал по лестничке. Впереди меня выходили две девчонки, я пристроился за ними, потому что они сразу за хвост аэробуса завернули, и меня там никто увидеть уже не мог.
Мы вышли на асфальтовую дорожку, прошли немного, потом с разных сторон еще стали появляться ребята и девчонки, и вдруг все остановились. Я тоже остановился и огляделся по сторонам.
Это было тоже вроде парка — так много здесь было деревьев, — но все-таки не парк: среди деревьев стояли невысокие здания, самые разные — одно с круглой крышей, одно совсем как стадион, и еще, и еще: куда ни посмотришь — всюду среди деревьев здания. А мы стояли на большой поляне, по ней во все стороны расходились дорожки от центральной площадки, где стоял аэробус.
Вдруг зеленая трава перед нашей дорожкой вздрогнула и зашевелилась. Я даже подпрыгнул от неожиданности и сам на себя рассердился: как маленький, травы испугался.
Это была дорожка, вот что. На ней трава росла, и если посмотреть издали, так ничего не видно, а на самом деле — движущаяся дорожка. Я в «Технике — молодежи» читал, что такие дорожки в Японии делать начали. А выходит, они и у нас есть!
Все встали на дорожку, и я за остальными. А что? Я немножечко только посмотрю, что тут у них и как, а потом, может, сам расскажу насчет себя этому, как у них, воспитателю. Ну, залетел я к ним без спросу, так я же не нарочно. Они отцу, наверно, в институт позвонят... Тут у меня прямо сердце ёкнуло: а институт-то где? Я уже сам давно понял, что куда-то в другой город залетел, только речка похожая. Какой-то наш город, советский, ведь все по-нашему говорят, только где он, этот город, помещается — вот чего я не мог угадать. Наверно, в Новосибирске: у них там в Академгородке как-то ребят иначе обучают, я читал.