Отец о чем-то поговорил с Виктором Сергеевичем и к нам подошел. Посмотрел на нас двоих, потом на Николая и опять головой замотал.
— Ну, как там, Коля? — спросил он тихо.
— Хорошо, отец, — ответил Николай.
— А... так, вообще?
— Полный порядок, отец, — сказал Николай. — У всех полный порядок, у нас у всех!
— Ну ладно, — сказал отец, помолчав, и улыбнулся: — Ну что ж, привет там маме передай... и мне, что ли?
Николай тоже улыбнулся:
— С матерью-то я как раз чуть на улице не столкнулся сегодня, когда Кольку вел. Испугать я ее побоялся, вот и спрятался с ним в парадном. Она, видно, по делу в город приехала. Ты ей тоже привет от меня передай — ну, здесь которой...
— Передам, — сказал отец. — Она обрадуется. Вон ты какой вырос! Постой, ты же в космонавты хотел?
Я обомлел. Откуда он про это знает?
— Хотел, но потом передумал. Мне моя работа нравится. И начальник неплохой.
Мы посмотрели на Парфенова, который стоял поодаль и Рекса гладил. Он расстроился, наверно, что не того Кольку привез. И лицо у него было такое, словно он не верил, что через десять лет будет начальником отделения.
А я уже знал, кем буду. И мне вдруг даже понравилось. С этим хронолетом можно здорово людям помогать, ребятам и вообще, вот как Николай мне сегодня или Парфенов... он ведь совсем не виноват, что у него так вышло.
— Вот что, — сказал отец. — Надо вас отправлять поскорей, но кто-то должен с вами полететь, чтобы машину назад доставить. Хронолет у нас малогабаритный, экспериментальная модель, двум взрослым в нем не уместиться. Поэтому мы решили, Колька, — он показал на меня, чтобы никто не ошибся, какой Колька, — ты полетишь с ними. Только не задерживайся, понял?!
— Понял! — закричал я в полном восторге.
Отец, по-моему, сначала хотел поцеловать Кольку из семьдесят первого года, но раздумал и только пожал ему руку да что-то на ухо шепнул. Николаю он тоже руку пожал. Потом подумал, поглядел на меня и сказал:
— Ну, с тобой не прощаюсь. До скорого!
Но голос у него был какой-то странный.
Мне все объяснили, как поле включать, если машина не на специальной площадке стоит, а на траве, и про рычаг — и мы забрались в хронолет.
Я сам нажал рычаг, только не сильно — на один щелчок. Серый туман появился и развеялся, и мы уже стояли на поляне в парке. Только это был еще не такой парк, какой я видел. Пруд был и колесо тоже, только все было еще обыкновенное, а не такое, как через десять лет. Мы стояли и молчали.
— Слушай, Колька, — сказал вдруг я. — Давай мускулами померяемся!
Так я и знал — у него мускулы были тверже, чем у меня.
— Я каждый день зарядку делаю, — сказал Колька.
Ну вот, и он тоже. Я вздохнул.
— Уже полгода, — добавил Колька.
Ну, значит, мне еще полгода можно не каждый день! А там я привыкну, наверно.
— Ладно, я пошел, — грустно сказал Колька. Он отошел немного, потом повернулся и крикнул: — А мы переезжаем! На другую улицу!
Мы с Николаем смотрели ему вслед.
— Он тебе понравился? — спросил я.
— А тебе?
— Ничего, по-моему.
— По-моему, тоже ничего. Нам за него стыдиться не приходится, а?
— Ага, — ответил я. — Слушай, а почему ты сказал, что Марс не покорили?
— Потому что его действительно не покорили. Только первая посадка с человеком на борту была.
— А площадь? — спросил я.
— Площадь? — Он засмеялся. — Знаешь, когда наши ракеты только над самой Землей летали, в газетах уже писали про покорение космоса. Но это, в общем, правильно, — подумав, заявил он. — В принципе мы ведь его покорим, верно? Ну, пошли.
Вот мы и на знакомой поляне. И надо прощаться.
— Николай, — вдруг сказал я, сам себе удивляясь, — а эта Лида Тимофеева, которая с тобой говорила, она, по-моему, толковая девочка, ты как думаешь?
Он посмотрел на меня:
— Знаешь, Колька, я с тобой согласен. Очень она за тебя переживала. Я ей вечером обязательно позвоню, расскажу всю эту историю...
Я почувствовал, что все могу ему сказать — прямо как самому себе, так он здорово меня понимает.
— Знаешь что, — сказал я, — у нас она, конечно, маленькая еще совсем, но я так думаю — когда она вырастет, надо будет мне с ней подружиться...
Он посмотрел на меня и засмеялся.
— Оно бы неплохо, — сказал он, — но тут одна заковыка получается, учти. Лида, конечно, вырастет, но ведь и ты вырастешь. Сколько ей лет сейчас, у вас?
— Три, по-моему... — печально сказал я. — Все понятно. Тогда ей будет тринадцать, а мне будет... ого, уже двадцать два!
— Да, насчет дружбы, пожалуй, не выйдет, — сочувственно отозвался Николай. — И вообще — давай поскорее в свое время, а то отец знаешь как переживает!
— Он, по-моему, спокойный был... — неуверенно возразил я.
— Много ты понимаешь, я вижу! Психолог! — сказал Николай, усаживая меня в машину. — Ну, прощай. На вот на память.
И он сунул что-то твердое мне в руку. Я сжал кулак, и зубы сжал, и так, сжатым кулаком, ударил по рычагу.
И снова очутился на бетонной институтской площадке.
Когда мы ехали с отцом домой (испытания отменили, потому что мы уже сами нечаянно все испытали), я спросил отца, откуда Николай знал, как запускать хронолет. Я уже понял, что он сам нашел мою машину в кустах, только вытащил не на ту полянку. Отец задумался, а потом сказал:
— Понимаешь, Коль, если мы уже в семидесятом году додумались до хронолета, то через десять лет об этом многие будут знать. И, может быть, даже многие будут уметь с ним обращаться.
— А почему же ты не спросил Николая, что они еще откроют? Можно было бы все узнать!
— А зачем? — спросил отец. — Ведь все равно нам самим это нужно сначала сделать. Если мы чего-нибудь не сделаем, то и у них этого не будет. Это ж, брат, историю делать, а не в задачнике ответы подглядывать.
Мы вышли у дома, отец пошел вперед, а я остался, потому что увидел Лидку Тимофееву. Какая она еще маленькая! Я стоял и смотрел на нее, и мне не верилось, что это та самая Лидка. Мне даже смешно стало, что я хотел с ней дружить, Она ведь еще и читать не умеет! Лидка увидела, что я на нее смотрю, и подошла ко мне. Я присел на корточки и разжал кулак.
— Смотри, что у меня есть, — сказал я.
На ладони у меня лежал маленький пятиугольный значок, на нем был нарисован Марс и стоящий на нем космонавт, а внизу цифры — «1980».
— Это чей? — спросила Лидка. — Твой? Тебе подарили?
— Я сам себе подарил! — сказал я.
— А где ты взял?
— Это длинная история, — сказал я: все равно она ничего не поймет.
— Расскажи про историю!
Вот пристала! Я спрятал значок в карман и сказал ей на прощание:
— Вот вырастешь, тогда я тебе все расскажу. Ровно через десять лет, тридцатого июня, я тебе позвоню вечером и все расскажу. Обязательно! И побежал по лестнице.
В. Мелентьев
РАЗОРВАННАЯ ЦЕПОЧКА
ПОВЕСТЬ
Зима выдалась шалая — недельные оттепели, разжиженные дороги, сизые, по-весеннему оживающие леса. Оттепели сменялись торжественными снегопадами, леса опять одевались в белое и словно затаивались. Потом, обычно к вечеру, небо прояснялось, жидкие лимонные закаты рождали яркие звезды и с непривычки кажущиеся свирепыми морозы.
Именно в такие дни местные охотники уходили в леса — на свежем снегу хорошо вырисовывались следы зверя и птицы, дышалось легко и радостно.
Декабрьская оттепель кончилась в понедельник. Потянул северный ветер, прекратилась капель, но было еще тепло и тревожно-тихо.
Вечером во вторник сорвались первые снежинки. В среду начался неторопливый редкий снегопад, а в четверг пополудни вероятно около четырех часов дня, вскоре после особенно сильного снегопада, в окраинном доме нового поселка Южный выстрелом из охотничьего ружья Андрей Яковлевич Ряднов выбил оба стекла правой половины окна глухих рам, выходившего прямо на молодые сосновые посадки — густые и ослепительно зеленые.