Минут через двадцать после выстрела Ряднов обратился к расчищавшему снег соседу:
— Понимаешь, Петрович, стекло выбил. У тебя в запасе нет?
Лев Петрович Липконос — невысокий, худощавый, лет пятидесяти с лишним, аккуратный, всегда чисто выбритый и обычно молчаливый — усмехнулся:
— То-то я слышу у тебя грохнуло что-то... Запил, что ли?
— Какое там запил!..
— А что случилось-то?..
— Да понимаешь... неувязка у меня получилась, — уклончиво ответил Ряднов. — Так нет стекла-то? В воскресенье съезжу в торговые ряды, куплю и отдам.
— Оно, конечно, грех соседа не выручить, да ведь нету.
— Жаль.
— А что сделаешь? Напугали. У вас тут, говорят, все под подозрением: если появятся стройматериалы — сразу к следователю.
— Бывало, — сразу согласился Ряднов, но, уходя, буркнул: — Вот домишко, кроме неприятностей ничего не получишь...
Больше ни к кому из соседей Ряднов за стеклом не обращался. Забил окно фанерой и проложил изодранным детским одеялом.
В пятницу утром мимо рядновского дома, по тропе, которая бежала к шоссе и дальше, к аэропорту, прошли рабочие с аэродрома и заметили рядом с тропой, в сосняке припорошенное колким снегом тело человека в ушанке, задранной стеганке, из-под которой ярко алела красная майка, и сообщили об этом в милицию.
Работники милиции, старший следователь Петр Иванович Ивонин, фотограф и другие должностные лица прибыли через полчаса. Они сфотографировали подступы к трупу, а сам труп — во всех ракурсах, осмотрели окружающую местность. Впрочем, осмотр дал очень немногое — прошедшие снегопады, по сути, уничтожили все следы в посадках. Однако на белой глади обнаружилась стежка полузанесенных снегом заячьих следов. Она тянулась от рядновского огорода почти до сосновых посадок. Неподалеку от заячьих шли другие — человеческие — следы, настороженные и словно бы крадущиеся.
Такой вывод и старший следователь Ивонин, и его товарищи сделали на том основании, что расстояние между ними было неодинаковое: иногда человек останавливался.
Эти следы, не доходя до посадок, обрывались — человек потоптался и пошел обратно, ступая в свои же следы. Об этом свидетельствовали двойные отпечатки подшитых, с каблуками валенок. По характеру обратных следов можно было предположить, что человек тот спешил.
Повторный осмотр трупа тоже не дал никаких обнадеживающих результатов. Убитый лежал ничком в глубоком снегу между рядами сосенок и так, словно в смертную минуту пытался перевернуться на спину или хотя бы на бок, чтобы выползти на тропу. Снег вокруг оказался чистым, нетронутым, и, следовательно, умер человек без борьбы.
Когда его перевернули и осмотрели карманы, то обнаружили права шофера второго класса на имя Роберта Сергеевича Андреева, паспорт, военный билет, из которого явствовало, что убитый не призывался в армию по болезни, семьдесят два рубля тридцать четыре копейки денег, и больше ничего: ни записных книжек, ни писем, ни записочек.
Следователь Ивонин, поджарый, сорокалетний блондин, в этот день был зол. И потому отсутствие прямых улик расценил как продолжение невезения.
Дело в том, что утром он поссорился с женой и дочерью — обе упрекали его в жадности: он ни за что не соглашался с их решением купить дочери, студентке-первокурснице, новое зимнее пальто. Зима была теплой, шла к перелому, и великолепно можно было проходить и в старом. За лето же, не спеша, следовало сшить настоящее, модное зимнее пальто. Тем более, что весной предстояла покупка еще и демисезонного. Но ни жена, ни дочь не принимали никаких доводов, упрекали его в пристрастии к сыну, который, как стало известно вчера вечером, получил двойку по математике и, что хуже всего, был пойман с сигаретой в школьной уборной. Теперь классный руководитель вызывал родителей.
Наконец, только вчера Ивонин закончил следствие по сложному делу о хищении автомобильных покрышек со склада легкового автохозяйства, и ему очень хотелось хоть несколько дней не то что отдохнуть, а хотя бы ликвидировать бумажные завалы в служебном столе. Когда ведешь крупное дело, на мелочь просто не хватает времени и накапливаются служебные документы, требующие внимания, ответов и решений.
Но, пожалуй, самым неприятным было сознание, что он так и не сдал «хвост» в заочном юридическом институте, на последнем курсе которого учился.
Все, вместе взятое, заставило Петра Ивановича неожиданно для себя вспылить, когда начальство предложило ему провести следствие по делу об убийстве в районе поселка Южный.
Начальство к вспышке Ивонина отнеслось мудро: оно нахмурилось, но мягко, доходчиво разъяснило, что ему, начальству, и самому ясно, что Ивонину такое дело не по душе, но поскольку все остальные товарищи заняты, а он как раз свободен, то следствие он все-таки проведет. Борьба с хищением — дело важное и нужное, но жизнь человека есть жизнь и поэтому...
Вот почему злой, а потому деятельный Петр Иванович действовал быстро, толково, коротко и вовремя отдавал нужные распоряжения. Отправив медицинской машиной труп на вскрытие, он сразу же приступил собственно к следствию.
Естественно, что прежде всего Ивонин попытался изучить следы того, кто подходил к посадкам и почему-то вернулся обратно. Ивонин встал рядом с местом, где этот неизвестный топтался, словно устраивался поудобнее.
Впереди сквозь сплошную стену густых сосен-подростков пробивалась тропка. Ивонин, а значит, и тот неизвестный, что топтался здесь, видел тропку значительно дальше того места, где был обнаружен труп. Следовательно, он мог видеть и человека, идущего через посадки по тропинке.
Потом Ивонин по следам прошел вдоль изгороди рядновского огорода, но ничего нового, кроме свежей стежки не то лисьих, не то собачьих ямочек, не обнаружил.
За огородами и молодыми садами стояли новые, преимущественно четырехоконные дома, многие с летними мансардами. Дома были какие-то сытые, ухоженные и потому несколько горделивые. Почему сытые? Ивонин и сам не знал. Просто они казались не то что солидными или богатыми, а именно сытыми — приземистые, крепкие. И только один дом, прищуренно нацеливающийся на тропку в сосняке наполовину заколоченным фанеркой окном, Ивонину не понравился. Он не казался ни сытым, ни ухоженным. Его гладкая серая стена выглядела затаившейся, недоброй. И это, единственное окно с фанеркой, тоже сразу не понравилось Петру Ивановичу — будто дом подглядывает за тропкой, неусыпно следит за ней.
Ивонин прежде всего пошел к этому дому и никого в нем не застал. На стук вышел сосед, поздоровался и сказал, что хозяин приходит домой только под вечер.
— Если, конечно, не ночует где-нибудь в другом месте.
Ивонин строго спросил:
— Это ж в каком таком другом месте? — Ему сразу не понравился сосед.
— А кто ж его знает... Может, в милиции, а может, так... у кого еще.
— А что ему жена по этому поводу говорит?
— Так жена его бросила, бил он ее вроде.
— Так... Вы не скажете, а в последние дни он ночевал дома? — И тут только Ивонин поймал себя на том, что не знает, о ком расспрашивает, и потому добавил: — Кстати, фамилия его... — и потер лоб, словно вспоминая фамилию.
— Ряднов. Андрей Яковлевич Ряднов. Каменщик, — не торопясь, но уважительно сообщил сосед, и Ивонин подумал, что слишком точен в ответах рядновский сосед.
Но потом решил, что сосед не хочет дополнительных расспросов и заранее выкладывает все, что знает. Поэтому мгновенная настороженность следователя прошла.
— Насчет того, ночевал он или не ночевал, не знаю: мы с ним не больно дружим, — усмехнулся Липконос. — Да и то сказать, я живу здесь не так уж давно и чересчур в друзья никому не набиваюсь.
— Понятно. А вчера, позавчера ничего такого... подозрительного не замечали? — И быстро уточнил: — Я говорю не столько о поведении Ряднова, сколько вообще... в округе.
— Да нет, вроде все тихо, мирно. У нас тут народ все больше пуганый, осторожный. Так что... Да, нет... — Липконос подумал и с явным сомнением в голосе досказал: — Разве вот только... Приходил ко мне вчера Ряднов и просил взаймы стекла: говорит, выбил окно.