С другой стороны арены к сетке подошла вторая группа воинов. В центре шел Гхор-Медведь, живо подлезший под сетку и огласивший стадион диким воплем, придя в ярость от того, что я опередил его и появился на ринге первым.
Встав на возвышающийся над первым рядом помост, Кхосутх взял в руку копье и, размахнувшись, метнул его в землю. Проследив короткий полет глазами и увидев, как копье вонзилось в траву, мы с Гхором кинулись друг на друга — две горы мышц, полные силы и желания победить.
На нас не было никакой одежды, кроме узкой набедренной повязки. Правила поединка были просты: запрещалось наносить удары как кулаком, так и раскрытой ладонью, локтями, коленями; также запрещалось пинаться, кусаться и царапаться. Все остальное было разрешено.
Когда мохнатая туша впервые навалилась на меня, я подумал, что Гхор, пожалуй, был посильнее Логара. Лишенный своего привычного оружия — кулаков, — я терял главное преимущество перед противником.
Гхор был настоящей грудой железных мускулов; к тому же он двигался с быстротой огромной кошки. Привычный к таким поединкам, он владел множеством приемов, о которых я не знал. В довершение ко всему, его голова так плотно сидела на плечах, на короткой толстой шее, что было бесполезно пытаться свернуть ее.
Меня спасли только упорство и выносливость, полученные за время жизнь в диких холмах. Кроме того, на моей стороне было преимущество в скорости и ловкости.
О самом поединке можно сказать немногое. Казалось, что время прекратило свое движение, остановилось, превратившись в неподвижную, скрытую кровавой пеленой вечность. Стояла абсолютная тишина, нарушаемая лишь нашим хриплым дыханием, потрескиванием факелов да звуком скользящих по траве босых ног. Наши силы были почти равны, что делало невозможной быструю развязку. Дело было не в том, чтобы уложить соперника на лопатки, как это принято в соревнованиях на Земле. Нет, здесь состязание шло да тех пор, пока один или оба противника не рухнут замертво на землю, прекратив сопротивление.
До сих пор меня бросает в дрожь, когда я вспоминаю о том, каких усилий воли и боевого духа стоила эта схватка. В полночь мы все еще стояли, уперевшись друг в друга плечами. Казалось, что весь мир утонул в каком-то кровавом тумане. Все тело превратилось в сплошной сгусток напряжения и боли. Некоторые мышцы просто онемели, и я перестал чувствовать их. Кровь сочилась у меня изо рта и из носа. Я наполовину ослеп от напряжения. Ноги стали дрожать, дыхание сбилось. Утешало меня лишь то, что Гхор был не в лучшем виде. Кровь также текла и из его рта и носа, да к тому же еще и из обоих ушей. Его грудь также ходила ходуном. Сплюнув кровавую слюну, он с рычанием, больше похожим на хрип, еще раз попытался вывести меня из равновесия и сбить с ног. Для этого он дернулся и стал еще больше нагибаться вперед.
Собрав в кулак последние силы, я вложил их в одно движение; перехватив выставленную вперед руку Гхора, я развернулся, перекинул ее через плечо и резко потянул на себя…
Нажим Гхора помог мне провести прием. Перелетев через меня, он рухнул на траву, приземлившись на шею и одно плечо, и затих. Мгновение я стоял в тишине, глада на лежащего противника, а затем воздух наполнился криками Котхов, признававших меня победителем. Но тут ноги мои подкосились, в глазах стало совсем темно, и я, рухнув на лежащего соперника, потерял сознание.
Уже потом мне сказали, что сначала все посчитали нас обоих покойниками. Много часов пробыли мы с Гхором без сознания. Как наши сердца не разорвались от такого напряжения — осталось для меня и для всех загадкой. Старики утверждали, что не помнили такого долгого поединка на арене за всю свою жизнь.
Гхору пришлось худо, даже по здешним меркам. В последнем падении он переломил себе плечо и раскроил череп, не говоря уже о других, менее значительных травмах. Что касается меня, то в моей грудной клетке оказались сломанными три ребра, а все суставы и мышцы настолько перетрудились, что я несколько дней не мог даже подниматься с постели. Котхи лечили нас, используя все свои немалые познания в этом деле, но, пожалуй, в первую очередь своим выздоровлением мы были обязаны нашей природной живучести. Когда дитя природы оказывается ранено, оно либо быстро погибает, либо так же быстро выздоравливает.