Н а з-Х а ну м (с места). Ты бога имеешь? Когда я за тобой приходила? Какой ребенок? У кого ребенка ты приняла?
Фатманса. У твоей дочери. Я клялась никому не говорить, но не могу же я этого скрыть от наших комиссаров. Я их на весь свет не променяю! Ты не приходила, не умоляла меня?!
Н а з-Х а ну м. Когда ты к нам приходила? Зачем ты лжешь, старая сплетница!
Фатманса. Я кораном могу поклясться. Ребенка я приняла. И пупок я обрезала. И в одеяло завернула. С такими сединами я перед богом врать не могу.
Автиль. Будь ты проклята, слепая чертовка, если хоть слово есть в этом правды!
Н а з-Х а н у м. Братья, клянусь богом, что эта женщина врет! Она клевещет на нас!
Председатель. Гражданка Фатманса-ханум, что вы знаете о танцах детей?
Фатманса. Девочки в одних ситцевых панталончиках танцевали. А мужчины с огромными усами... (Указывает на Темирташа). Вон тот... в шляпе. Одну девушку вот за это место... (берется за свои ребра, за грудь и кривляется, как бы подражая девушке). Кутеж - дым коромыслом идет!
Председатель. Довольно, садитесь.
Алмас. У меня к этой гражданке один вопрос.
Председатель. Задавайте.
Алмас. Она говорила, что приняла у меня ребенка. Пусть она скажет: ребенок мальчик или девочка?
Фатмаиса. А? Мальчик или девочка? Мальчик или девочка?.. Гм... Мальчик или девочка?..
Барат. Ну что, слепое чучело, мальчик или девочка? Скажи же!
Фатманса. А-а-а... Мальчик или девочка?..
Алмас. Больше вопросов не имею. (Садится).
Председатель. Гражданка, садитесь.
Шариф. Чем самой спрашивать, лучше расскажи от кого ребенка прижила?
Алмас. Это никого не касается.
Ибат. Как, то есть, никого не касается?!
Гаджи-Ахмед. Как, то есть, никого не касается?!
Шариф. Как, то есть, никого не касается?!
Председатель. Граждане, ребенок-это ее личное дело. Это нас не касается.
Шариф. Как, то есть, не касается? Чей это ребенок?
Барат. Это не ваше дело!
Бала-Рза. Нет, вы суть дела от крестьян скрываете. Пусть она открыто скажет, чей ребенок?
Алмас. Ребенок мой.
И б а т. А кто отец?
А л м а с. Это мое дело.
Б а р а т. Товарищи, это ничего общего не имеет ни с ее учительством, ни с общественной работой.
Шариф. Нет, это показывает ее поведение. Пусть она фактологически и документологически скажет, чей это ребенок.
Ибат. Мы требуем, пусть она скажет, чей ребенок.
Все. Пусть скажет, пусть скажет, чей ребенок?!
Фуад (встает и спокойно говорит). Товарищ председатель, я жених учительницы Алмас-ханум и перед всеми собравшимися официально заявляю, что ребенок мой.
Алмас (нервно). Ребенок не ваш, гражданин Фуад. Благодарю вас за сожаление и за защиту.
Ибат. Товарищ председатель, вы крестьян обманываете! Мы, крестьяне, требуем, пусть она скажет открыто, чей ребенок.
Председатель (видя настойчивость собравшихся). Гражданка Алмас-ханум, хотите вы ответить на этот вопрос?
А л м а с (резко). Ребенок мой! Больше ни на какой вопрос отвечать не хочу.
Ш а р и ф. Потому что виновата.
Председатель. Товарищи, заставить ее отвечать на этот вопрос - нельзя.
Ибат (бросается в середину). Как это так заставить нельзя?! Посылаете к нам какую-то распутницу и хотите, чтобы мы своих жен передали ей в руки, чтобы они и их сделала проститутками?! Нет! Такая учительница нам не нужна! Ее убить надо!
Голоса. Гнать ее! -Убить! -Расстрелять!
Председатель. Товарищи, успокойтесь! Те, кто достоин расстрела, - тех можно будет расстрелять!
Голоса. Расстрелять ее! Расстрелять!
Председатель. Товарищи, не шумите!
Ибат. Товарищи, мы все требуем эту контру, беспутную женщину, родившую ребенка без мужа, расстрелять!
В это время молодая женщина, чадра которой путается между ног, с ужасом вбегает на сцену и с неудержимым волнением кричит: "Стойте! Стойте!" Взоры всех обращаются к ней.
Яхши. Крестьяне, стойте! Ее не трогайте! Подождите, я вам всю правду расскажу!
Все в недоумении.
А л м а с (испуганно). Яхши!..
Ибат (гневно). А?! Ты что?
Яхши (бежит и падает на колени перед комиссией)-Крестьяне, не убивайте ее! Она ни в чем не виновата? Дайте мне... я вам всю правду расскажу! Ребенок мой!
Все в недоумении переглядываются.
Голоса. Как? Не может быть!
Яхши. Я теперь ничего не боюсь! Я все слышала... Она не виновата. Она мне хотела помочь. Ребенок мой! Меня, меня расстреляйте!
Гаджи-Ахмед (удивленно). Не может быть! Это шутка.
Яхши. Я кормила своего ребенка. Я готова поклясться!
Гаджи-Ахмед. Как же это случилось?
Яхши. Ночью, по совету Кербалай-Фатманса, я заперлась в мечеть, привязала себя к мембару1 и просила у бога ребенка. Поздно ночью дверь мечети открылась. Кто-то, весь в черном, тихо подошел ко мне и схватил меня. От испуга я потеряла сознание, и меня изнасиловали.
Голоса, (с возмущением). В мечети?!
Яхши. В мечети.
Голоса. Кто же? Ты его узнала?
Яхши. Я потом его узнала.
Голоса. Кто же он?
Яхши. Мулла Субхан. .
Голоса. Как? Мулла Субхан?
Яхши. Мулла Субхан.
Голоса. Смерть ему! Пусть провалится проклятый!
Яхши. Я хотела скрыть свой позор, - ведь меня бы убили за это! (Указывая на Алмас). Она спасла меня от смерти и взяла ребенка к себе. Она - хороший человек. Она всем помогает.
Голоса. Арестовать его! Требуем ареста муллы Субхана и всей кулацкой банды!
Председатель. Товарищи, прокуратура поддерживает требование крестьян об аресте муллы Субхана и кулаков: Гаджи-Ахмеда, Ибата, Бала-Оглана, Шарифа, Фатмансы.
Голоса. Правильно! Арестовать! Расстрелять эту банду!
Гаджи-Ахмеда и других берут под стражу.
Председатель. Гражданка Алмас-ханум, все ваши показания здесь зафиксированы. Для того, чтобы всесторонне выяснить вопрос, я заседание вел, не придерживаясь формального порядка, я давал возможность всем высказываться. Вы все слышали. Хотите что-нибудь еще добавить?
Ал м а с (встает и спокойно начинает). Я к сказанному ничего добавить не хочу. Защищаться также не намерена. Мои враги меня сами оправдали.
Председатель. Значит, вы себя виновной не признаете?
Алмас. Нет, я себя виноватой признаю.
Председатель. Признаете?
Ш а р и ф. Прошу это заявление фактологически и документологически записать.
Алмас. Да. Я признаю себя виноватой. Прав Гаджи-Ахмед: я оказалась на работе ребенком. Я подошла к деревне, как интеллигент-одиночка. Я верно намечала цель пути, но шла по нему, ошибаясь. Я не знала людей и надеялась словами перевернуть деревню, а нужно было бороться и строить, включившись в работу партии и комсомола. Я кустарничала и лжегеройствовала. Я не понимала сущности классовой борьбы в нашей деревне. Я была наивной идеалисткой, и это моя ошибка. Я виновата, но пусть мой промах не радует моих врагов. Борьбу веду не только я, - ее ведет рабочий класс под руководством партии. И никаким Гаджи-Ахмедам не вернуть нашу страну назад. Дело будет доведено до конца! А я на ошибках научилась многому.
Конец.
1 Амвону