– Всех людей погубил, – голос, каким он осуждал себя, прозвучал бесцветно и глухо. С тем числом спутников, сколько их осталось, и при царившем настроении растерянности, тревоги и подавленности теряло смысл предприятие, на которое его толкали мысли, связанные с золотой плашкой. Он вынул из-под рубашки платок, развернул его и показал остальным то, что скрывал от них, словно именно плашка была виной потери и гибели половины отряда.
– Золото? – удивился необычному виду плашки Румянцев и остановился рядом.
Мещерин безмолвно опустил ему плашку на ладонь, как будто избавлялся от жгущего руку предмета. Румянцев прикинул её вес и уставился в странные знаки, потом большим пальцем сильно протёр их, как если бы от этого они стали понятнее. Глянуть на золотой предмет молча подошли всё ещё всхлипывающий Петька и подьячий. Лишь Бориса не привлекала эта плашка. Он хранил сосредоточенное молчание, вслушивался в отдалённые звуки и посматривал в сторону гор, беспокоясь пустой тратой времени; по их следам наверняка идут Бату и джунгары, и лучше им было удалиться подальше от этого места. Но он по привычке держал беспокойство в себе, не показывал его. Уехать на разведку, оставить спутников в таком малом числе он тоже не решался.
Задать Мещерину вопросы о плашке не успели: все разом обернулись на слабый перестук копыт устало скачущих коней. Доносился он оттуда, откуда прибыли и они. Борис пальцем тронул курок своего ружья. Остальные чего-то ждали. Судя по становящихся отчётливыми звукам, всадников было только двое, и Борис опустил пищаль.
– Они! – повеселел Петька, когда показались головы наездников, которые вроде жуков перемещались за холмами.
Кроме Мещерина, все забыли о плашке, и, не привлекая внимания, он забрал ее у Румянцева, завернул в платок и опять спрятал на груди, в карман под кафтаном. Уверенность, что сможет продолжить задуманное, снова возвращалась к нему.
Вскоре к ним подъехали атаман и казачок. Борис заметил, что казачок чем-то смущен, и сделал для себя кое-какие выводы. Но другие, кто как мог, выражали искреннюю радость вновь прибывшим, словно их возвращение давало всем надежду на благополучное достижение цели похода на север.
Оживляясь новыми заботами, наконец-то двинулись в путь. О разбойниках не говорили. Борис не сомневался, что те следуют за ними, однако больше не решаются нападать в открытую, однако не поднимал эту тему. Ехали, подгоняя лошадей, пока не стемнело.
На ночлег устраивались готовыми ко всяким неожиданностям. Всухомятку доели последние из захваченных в Бухаре запасов продовольствия, беспечно руководствуясь русским житейским правилом: даст Бог день, даст и пищу. Стрельцы и подьячий с вздохами сожаления вспоминали о многом, оставленном и брошенном за последние сутки. На месте предыдущей ночевки Мещерин закопал свой шатер и все, что показалось по обстоятельствам лишним, и на этот раз лежал у костра, как остальные, прямо на траве. Он уставился в низкое небо с бессчётной россыпью сверкающих звёзд, и ему пришло в голову, что таким же это небо было и сотни лет назад, когда их видел тот, кто сейчас незримо руководил его поступками...
За низким пригорком осторожно приподнялись головы двоих джунгар. Оба лазутчика убедились, что ближе к стоянке отряда подобраться незамеченными трудно, а напасть врасплох на настороженных путников очень сложно. Привал окружало большое открытое пространство, а ночь предстояла безоблачная, светлая. Они видели, как стрельцов на часах сменили Борис и подьячий. Затем у костра поднялся Мещерин.
Мещерин неторопливо подошел к Борису. Он не знал, какими словами может объяснить завтра оставшимся в живых стрельцам и подьячему, зачем ради царской службы надо повернуть в горы, и послушаются ли его. Казалось, только Борису всё равно, куда направляться дальше. Мещерин хотел и не решался признаться ему в своих тайных замыслах. Глянул на сидящих у костра спутников, чтобы убедиться, что его там никто не слышит и, как бы невзначай, полюбопытствовал:
– Не могу понять... Отчего ты бросил службу у китайского императора?
Борис вместо ответа вскинул ружье, и нарушаемую только ночными сверчками тишину вспугнул звучный выстрел.
– Дьявол! – вздрогнул от неожиданности Мещерин, разом теряя желание продолжать разговор.
Оба лазутчика скатились с вершины пригорка. Один из них тряс головой, прочищал глаз от взбитой пулей земли. Они побежали прочь, трусливыми шакалами пригибаясь в низинах, и у них росло недовольство от поручений нового главаря. Они не видели, ради какой такой добычи рискуют жизнью.