А им приходилось очень туго, безнадежно туго. Румянцев лежал распростёртым возле тропы и не подавал никаких признаков жизни, под ним медленно расползалась лужа крови, которую не успевала впитывать сухая земля. Подьячий был ранен в ногу и не мог стоять. Мещерин держался за рану на голове, к счастью, легкую, и, насколько удавалось, помогал атаману. Один атаман дрался, словно лев у своего логова, ухитрялся отбиваться от троих джунгар, прикрывая углубление в скале, где втиснулись подьячий и казачок. Но и он начинал сдавать. И все же он дрался как человек, который на что-то надеется. Казачок первым увидел четверых всадников, которые показались за стеной утёса, гнали коней след в след по тропе сужающегося ущелья. Федька Ворон, а это был он, скакал впереди других казаков и пронзительно громко засвистел, давая знать о своём приближении.
– Отец! – кликнул повеселевший вмиг казачок. – Наши!
Казаки появились вовремя. Они верхом отогнали джунгар от тяжело дышащего атамана, не спеша, будто для развлечения, погоняли по ущелью. Разбойники отчаянно метались, напрасно пытаясь скрыться от их лошадей и сабель, и вскоре с ними было покончено.
– Никак боярин?! – подъехав, со своего коня весело заметил Седой подавленному Мещерину, которому казачок полоской разорванной запасной рубашки начал перевязывал рану на голове. И, вытирая кровь с острия сабли, напомнил разговор в Бухаре. – А разбойничьи-то души тебе видишь, жизнь спасли! А?!
Не отвечая ему, Мещерин поднялся с большого камня, на который присел, сорвал повязку. Прошел к смертельно раненому Петьке и опустился возле него на колени. Петька остался единственным ещё живым из стрельцов, что были с ним в Бухаре.
– Матери, сестре... Царский подарок... – вдруг бессвязно забормотал Петька, слабо шевеля синеющими губами. – За мое геройство...
Это были его последние слова. Мещерин поднял ладони к глазам, словно не имел больше сил видеть дневной свет, склонил голову и глухо зарыдал.
В стороне атаман с облегчением в голосе выговаривал лихо выпрямившемуся в седле Федьке Ворону:
– Решил, не успеете, черти!
Федька блеснул черными глазами на казачка, который пригорюнился и присел рядом с еще не остывшим телом Румянцева, и ничего не ответил.
Сильно хромая, к Мещерину подошел подьячий, стал над ним и над бездыханным телом Петьки.
– Не пойду с тобой дальше, – хмуро объявил он о своём решении, как будто знал или догадывался о причине, которая тянула Мещерина в горы. – Проклятие на тебе в этих местах.
Часть вторая
XIII век начинался страшно. Казалось, все демоны вселенной, оставив взаимные распри, собрались в почти безлюдных монгольских степях на свой земной шабаш и принялись раздувать ураган войны неслыханной, невиданной человечеством силы, чтобы обрушить его как на древние, так и на полные надежд юные государства и цивилизации Евразии.
И в Предводители этого светопреставления отыскали достойного варвара.
Не было порока и преступления, какого не знали, не совершили бы душа и руки Чингисхана. Но даже он боялся демонов, не доверял им, своим опытом зная, если они отыщут вождя более лицемерного, более жестокого, более хищного, чем он сам, без сожаления и колебания бросят голову хана к ногам своего нового кумира. А он ценил свою жизнь. Как все Великие Предводители варварского мира, ценил превыше всего. И не желал мучиться видениями собственной головы в пыли у чьих-то забрызганных его кровью ног. Лучше бежать, бежать и раствориться в бойких торговых странах Востока, о которых он столько наслышался и кое-что знал. Но брезгливо жалок там человек без золота, золота и сокровищ. И он предпринял меры, чтобы не оказаться безоружным перед обстоятельствами на случай перемены судьбы, не очутиться в тех странах на положении жалкого изгоя.
А проявляя заботу об этом, он стал еще вернее служить демонам войны!
Неслыханный ураган разрушения набрал силу в монгольских степях. Сначала он обрушился на города и селения Дальнего Востока, где обогатился кровавым опытом и нарастил мощь. Затем повернул назад и, минуя монгольские степи, понёсся к Средней Азии. Всё на своём пути он подхватывал и поглощал в себя или обращал в пепел и прах, повсюду сеял ужас и смерть. Даже горы Памира, казалось, поникли вершинами с его появлением у скалистых подножий и с покорным безмолвием наблюдали за тем, что творилось возле их крутых склонов. Они готовы были хранить любые тайны беспощадных завоевателей.