Проданный Федька Ворон еще был с ними. Черные глаза его блеснули и опасно притаились за прищуром век. Он поглядывал по сторонам, не переставал искать выхода из своего незавидного положения. А вот двое его одногодок, таких же, как он, бесшабашных искателей приключений, которым прежде всегда удавалось выбираться из отчаянных передряг, заметно пали духом. Двадцатишестилетний Вырви Хвост терял надежду увидеть родную Украинскую Слободу в низовьях Днепра, светлый чуб его обвисал с низкого лба понурой головы к широким красным штанам. А коренной яицкий казак, рыжеусый и круглолицый, с черной перевязью на лице, которая закрывала пустую глазницу и часть шрама на щеке, тяжелый и неповоротливый из-за своих богатырских размеров, избегал смотреть на приставленного к ним охранника, как если бы стыдился, что оказался пленником такого низкорослого и сухопарого кочевника.
Увидав казаков, Мещерин, казалось, сразу позабыл про угодливого соглядатая и направился к ним. Только Седой поднялся с земли, когда он подошёл и остановился напротив.
– Казаки, а такой позор?! – с деланным удивлением высказался Мещерин, словно никак не ожидал их встретить в столь незавидном положении.
– Так чуть ни десять на каждого навалились, – хмуро ответил Седой.
– Хотя б по трое на брата... – отозвался Ворон, снизу вверх глянув в лицо Мещерину, и глаза его блеснули удалью и предприимчивым умом.
– А что? – бойкий стрелец, что подшучивал над Петькой, повернулся к своим товарищам. – Его в гарем, он, пожалуй, трех бусурманок и одолеет.
Товарищи его не поддержали, молчали. Понимали, в этих краях их тоже могла постичь схожая участь.
– Твоё имя, случаем, не Язык Смелыч? – насмешливо спросил шутника Ворон.
– Ванька Румянцев! – гордо и картинно подбоченился, возразил бойкий стрелец.
Седой нахмурился от этой неуместной словесной перепалки.
– Боярин, вызволи. Выкупи нас, – тихо попросил он Мещерина. – Отблагодарим.
– Мы же царские подданные, – сумрачно поддержал его рыжеусый силач.
Мещерин вскользь глянул на охранника казаков и развёл руками.
– Жаль мне, ребята, ваши разбойничьи души. Искренне жаль. – Он кивнул на подьячего. – Казённые у меня деньги, да и тех в обрез. За расходы царь и чиновники строго расспросят по возвращении. – Он и сам был неудовлетворен таким ответом. – Попались-то на разбое? А? Как за вас царским именем вмешаться?
С испорченным настроением он отвернулся, без какой-либо цели отошел к странному пленнику с драконом на груди.
– Тоже русский, братец? – задал он вопрос с резким повышением голоса.
Невольник расправил плечи, стер на песке очередной иероглиф, затем только глянул сквозь Мещерина, как если бы поднял голову единственно потому, что надоело сидеть так вот, согнувшись.
– Да, – произнёс он кратко, без желания вести пустые разговоры.
– Раньше, чем занимался? – рассматривая пасть дракона на его груди и проникаясь невольным уважением, продолжил расспрос Мещерин.
Он не заметил, как приблизился вождь кочевников, и слегка вздрогнул, когда тот вмешался.
– Воин. – Ответ вождя был подчёркнуто вежливым, тот почувствовал в Мещерине искреннее желание побольше разузнать о пленнике. – Очень сильный воин. В личной охране китайского императора служил. Пятерых моих людей убил.
Последнее обстоятельство он отметил с гордостью за свою добычу.
– Китайскому императору? – переспросил Мещерин задумываясь. Он сделал несколько коротких, неуверенных шагов в сторону и застыл на месте. – Не похоже, чтоб врал, – едва слышно пробормотал он себе под нос. Затем решительно вернулся. – Докажешь, что хорошо владеешь оружием? Выкуплю, – объявил он сверху внезапное решение необычному пленнику. И уже подьячему за левым плечом объяснил. – Это для службы государю.
– Денег на такой расход нет, – недовольно возразил подьячий, как будто ему предстояло расплатиться из собственного кармана.
Но возражение его прозвучало в спину удаляющемуся Мещерину, возле которого опять заюлил соглядатай эмира и что-то зашептал на ухо. Подьячему ничего не оставалось, как выполнить распоряжение царского посланника.
– Имя? – потребовал он у необычного пленника, видом и голосом показывая, что делает это не по своей воле.
Казалось, сидящий перед ним не расслышал вопроса, ладонью растер пред собою песок, где выводил иероглифы; после чего сложил руки на груди, холодно осмотрел его от коричневых сапог до курчавой бородки. Подьячему стало не по себе, и он обрадовался, когда вмешался не отходящий от них вождь.
– Бо Лис, – подсказал вождь. На этот раз, без Мещерина поблизости, он не проявлял вежливости, изъяснялся с подьячим, словно с господским слугой.