В дальней стене выделялась ровная поперечная щель, которая впускала полосу обильного солнечными оттенками дневного света. Щель была на уровне живота мужчины, казалась не длиннее дротика-сулицы, и от нее свет беспрепятственно струился, рассеивался по всему залу. По мере удаления от щели он становился мягче, словно тонул в тумане, и до противоположной части помещения достигал настолько размытым, что оставлял ее в сером полумраке. Встав на передние лапы и позеленев от времени, спиной к погруженной в полумрак стене застыл убедительно представляющий свирепость дракон. Сверху лестницы этот бронзовый дракон виделся лишь сбоку, и нельзя было различить, что он удерживал в приоткрытой зубастой пасти. В таком же положении стоящих на передних лапах, спинами к боковым стенам застыли ещё по дракону, оба каменные, с замечательно отчётливыми мордами и телами. На клыки в их могучих пастях были надеты массивные бронзовые кольца, бархатно позеленевшие от времени, а на кольцах замыкались крайние звенья двух тяжелых бронзовых цепей. Эти цепи провисали поперек зала, тянулись от клыков одной каменной пасти к клыкам другой, их звенья были массивными, крупными. И было для чего. На цепях недвижно висели на равном удалении один от другого двенадцать больших сундуков, все обитые бронзой, все в древнекитайском исполнении. Зеленовато-бронзовые дракончики по углам каждого сундука намертво сжали пасти на звеньях цепей. Они веками удерживали сундуки над каменным полом, и, казалось, ничуть не устали, готовы были еще столько же веков продолжать это занятие. На каждом сундуке, словно охраняя его, лежал короткий, расширяющийся к острию китайский меч с золотой рукоятью в виде свившегося для беспощадного нападения дракона.
Не сразу выдавал своё присутствие у дальней стены ещё один дракон. Такой же бронзовый, как в полумраке возле каменной лестницы, но гораздо меньших размеров, он взирал на него, выступая лишь передней частью тела над той щелью, которая пропускала свет, и как раз дневной свет отвлекал от него беглый взгляд. Чтобы различить особенности тела того дракона, надо было всмотреться в его неброские очертания. Его когтистые лапы, как будто пронзали стену изнутри скалы и тянулись в зал к невидимым призракам. Пасть его тоже не бездействовала. Из нее свисала цепь, не толще причальной верёвки, зачем-то нижним звеном приделанная к кольцу под впускающей свет щелью.
Дух и гнев драконов незримо витали в пространстве этой пещерной сокровищницы. Драконов сокровищницы не тревожили сотни лет. И, как будто потому только, что признали в цветастом драконе на груди Бориса своего сородича, они позволили незваному пришельцу из новых времён безнаказанно спуститься по двум дюжинам ступеней и приблизиться к провисающим цепям, к висящим под ними сундукам, которые давно позабыли, кто их когда-то подвесил и зачем. Драконы пещеры следили за Борисом с четырёх сторон неусыпными взорами, но его это не смущало. Он снял с двух сундуков потускневшие от времени короткие мечи, разглядел их и примерил в руках. Следуя за ним по пятам, Настя с напряженным выражениям лица переводила взгляд с морды одного держащего цепи каменного дракона на морду другого. Она опасалась увидеть в них признаки непредсказуемого проявления гнева на святотатца, который посмел запросто прикоснуться к священным мечам. Но нет, на Бориса они не прогневались, точно решив посмотреть, что будет дальше. С мечом в каждой руке он повернулся спиной к тяжёлым сундукам, лицом к выступу у входа, крепко расставил ноги, ожидая появления Бату.
Ни Борис, ни Настя не предполагали, не догадывались, что поблизости, снаружи горного уступа казаки искали место, где они пропали из виду.
Казаки спускались по горному ребру, когда грохот вырываемых потоком камней, затем нарастание гула этого потока вызвали у них удивление и привлекли их внимание. Грохот и гул доносились оттуда, где была площадка, отмеченная крестом и непонятным знаком на золотой плашке. На их глазах водная поверхность озера, как живое существо, заволновалась, стала опускаться, постепенно обнажая внутренность каменной чаши. Заподозрив в этом событии некую связь с прибытием к площадке отряда монголов с пленниками, они, где пробежками, где, соскальзывая на подошвах сапог, срывая камни и щебень, под их перестук заспешили вниз и вскоре были на седловине. За нею они очутились на пологом склоне двугорбой горы, уже не так далеко от озер. И тут услышали новый шум, вызванный тем, что короткая часть скалы зашевелилась, потом двинулась и перекрыла щель, через которую вода покидала озеро, и увидали бегущего туда Бату. Он почему-то размахивал саблей, что-то выкрикивал, затем с разбегу спрыгнул вниз. Они тоже побежали и успели заметить головы Бориса и Насти, которые размерами не отличались от булавочных головок. Но когда подбежали к озеру, в нём уже никого не было, а водные поверхности обоих смежных озер выравнивались, успокаивались и медленно поднимались за счет притока из горной ледниковой речушки. Уровень воды западного озера достиг половины высоты чаши, накрыл козырёк скального выступа, и этого оказалось достаточно, чтобы они не видели сводчатых входов в пещеры, которые скрылись под водной гладью.