В середине января 1920 года я бродил по городскому саду маленького приветливого городка Владикавказа. Городок этот расположился на обоих берегах шумного Терека, ворочающего огромные валуны и несущего из Дарьяльского ущелья обломки скал, сорванных мощным потоком необузданной, вечно пенящейся горной реки.
На окраине города, за чугунным мостом, Молоканской слободкой и кадетским корпусом, начиналась Военно-Грузинская дорога, связывающая Предкавказье с Закавказьем. Город Владикавказ был построен в 1784 году на месте осетинского селения Дзауджикау и фактически являлся крепостью и форпостом для продвижения русских войск в глубь Кавказа.
В годы, когда я учился в реальном училище, город Владикавказ представлял собой сплошной зеленый сад: огромный трек с двумя прудами и тополевыми аллеями примыкал к самому Тереку, за которым сверкали ажурные окна персидской мечети, увенчанной бирюзовым куполом. Городской сад с ротондой и летним театром, фруктовые сады, скверы и бульвар главного проспекта, начинающийся от памятника Архипу Осипову и кончающийся у Осетинской слободки,-- все это было украшением Владикавказа. Большинство "отцов города" были отставные полковники и генералы, а также состарившиеся петербургские и московские чиновники, накопившие за свою трудную жизнь скромные капиталы и удалившиеся от суетного света в тихую предгорную обитель. Кроме небольших капитальцев, отставные генералы и чиновники привезли с собой в провинциальный городок дородных Татьян Кузьминичных и Полин Дормидонтовных с целыми выводками Олечек, Манечек, Лизочек, Володей и Шуриков. Молодое поколение, поступив в женские и мужские гимназии и реальные училища, задавало тон в городе и увлекалось поэзией, театром и Шопенгауэром.
В трудные дни революции город, состоящий из центральных улиц, Шалдона, Осетинской и Молоканской слободок, как упавший наземь праздничный пирог, расслоился и распался на куски.
Пролетарский Шалдон и Осетинская слободка всеми своими помыслами и деяниями примкнули к большевикам, а центр города и Молоканская слободка, которую населяли в основном владельцы фруктовых садов и легковых извозчичьих фаэтонов, оставались верны "единой неделимой".
То, что полгорода, где был лишь один медно - цинковый завод со считанным количеством рабочих, безоговорочно примкнуло к большевикам, являлось заслугой С. М. Кострикова (Кирова) и его русских и осетинских друзей -- убежденных революционеров, живших в те годы в тихом заштатном городке Владикавказе и накапливающих силы для борьбы с самодержавием.
К этому времени Олечки, Танечки и Лизочки, закончив свои гимназии и епархиальные училища, повыходили замуж -- кто за талантливого присяжного поверенного, кто за блестящего офицера, а кто даже за сына нефтепромышленника, случайно посетившего Владикавказ как раз в пору расцвета Олечек и Танечек. Что же касается Володей и Шуриков, то они, возмужав, разошлись разными дорогами: одни пошли в юнкера, другие к большевикам. Прежние однокашники стали непримиримыми врагами.
Итак, я продолжу свое повествование. Гуляя по городскому саду, я встретил Костю Гатуева. Мне хорошо было известно, что старший его брат Николай работал вместе с Кировым в газете "Терек" и что Сергей Киров часто бывал как в нашем, так и в их доме. Вспоминаю курьезный случай из жизни этих двух журналистов. Газета "Терек" была либерально - прогрессивной. Издателем и редактором ее был Казаров -- малограмотный, но весьма изворотливый делец, обладавший недюжинным умом и приличным капиталом.
Основными сотрудниками газеты "Терек" были Сергей Киров и Николай Гатуев. Киров писал главным образом политические и экономические статьи, а также литературные и театральные рецензии. Николай Гатуев специализировался на очерках и фельетонах. Оплата за статьи, очерки и фельетоны была мизерной, и лишь заметки в рубрике "Убийства и грабежи" оплачивались по повышенному тарифу.
Интерес к этому разделу был на Кавказе велик еще со времени Зелимхана, знаменитого абрека, терроризировавшего в течение нескольких лет имущее население Владикавказа, Грозного и полицию аулов и городов. Этот атаман, принимая в свою шайку новых абреков, требовал от них клятвы в известной степени революционного содержания: "Клянемся, что белое -- черное, а черное -- белое и что реки текут не вниз, а вверх". Этой фразой Зелимхан, видимо, хотел сказать, что построение существующего государственного строя считает неправильным и что его нужно перекроить до основания. Зелимхан совершал дерзкие налеты и однажды ограбил Кизлярское казначейство. За его голову царское правительство предлагало большие деньги, но абрек был неуловим.
Позднее, уже после революции, я видел у Константина Гатуева найденную им в одном из чеченских аулов печать Зелимхана. Знаменитый абрек был настигнут отрядом подполковника Кибирова и убит в неравной схватке.
Получив шесть ранений, абрек продолжал отстреливаться, и лишь седьмая пуля сразила его.
Позднее Константин Гатуев стал профессиональным писателем, автором книг "Гага-аул", "Осада Найората", "Ингуши" и др. Он написал и сценарий о Зелимхане. Картина, заснятая "Мосфильмом", прошла на экранах с большим успехом.
Так вот, однажды, явившись в редакцию, Киров и Гатуев потребовали у издателя увеличения авторского гонорара на две копейки за строчку. Казаров категорически отказался. Тогда наши юные газетчики, зная, что если они не напишут статьи и фельетоны, то завтра газета ни при каких обстоятельствах не выйдет,-- объявили забастовку. Каково же было их удивление, когда на следующий день "Терек" вышел с прекрасной передовой статьей, отличным фельетоном, и даже "Убийства и грабежи" были занимательны. Забастовщики с повинной вернулись в редакцию на работу, и Казаров, смеясь, рассказал о том, что передовую он перепечатал из "Самарских ведомостей", фельетон из саратовской газеты, а "Убийства и грабежи" выдумал сам.
Но вернемся к повествованию.
Константин Гатуев, шатен с бледным лицом, высоким лбом и ясными серыми глазами, был старше меня лет на десять. Подойдя ко мне в городском саду, он спросил:
-- Ну, что поделываешь и как жить думаешь? Этот вопрос меня озадачил -уже несколько месяцев я думал над тем, что же будет со мной дальше, что мне предпринять...
-- Полагаю, в ближайшие дни меня мобилизуют в армию,-- ответил я.
-- В Добровольческую армию, так нужно понимать?
-- А в какую же, Костя, если я нахожусь на территории белых?
-- Пойдешь воевать против своих, за романовское дерево, сгнившее на корню, и за "единую неделимую"?
-- Не от меня же это зависит. Сам понимаешь, какое сейчас время.
-- Вот что, дружище. Ты знаешь мои убеждения или, возможно, догадываешься о них. Болезнь не позволяет мне делать то, что должен делать большевик. ТБЦ сковывает меня. Нужно махнуть через всю астраханскую степь, а степь эта голая, пустынная, голодная...
-- Ты хочешь, чтобы я?..
-- Необходимо срочно выполнить одно задание Сергея Мироновича. Я говорю с тобой так откровенно потому, что оба мы осетины, а наш народ никогда никого не предавал... У тебя в Саратове мать и младший брат Ростислав, поезжай к ним.
-- Как, через фронт?!
-- Вот именно, через фронт. По пути выполнишь поручение Сергея Мироновича. Правда, для такого шага необходима некоторая подготовка...
-- А именно?
-- Тебе нужна будет попутчица, у которой якобы погиб брат - офицер за Георгиевском, где-нибудь в районе Святого Креста. Она едет на могилу брата. Ты -- жених и сопровождаешь свою невесту. Это очень важно -- чтобы была девушка. Белые могут тебя обыскать, а женщин без дела они не трогают. "Вежливенький" народ -- белогвардейские офицеры.
В тот день была решена моя судьба, а на другой -- и ваша, милая, славная Лида.
Вы помните, мы познакомились в городском саду. Вы сидели одна на скамейке и тихо плакали. Я поинтересовался, что у вас за горе, и вы рассказали мне, что отказались эвакуироваться в Сербию со своим институтом, а начальница поставила вопрос о вашем исключении.