Ж.-Б. С. Шарден. Натюрморт с трубкой и кувшином
Мне показалось, что старый вояка оживился, предаваясь своим воспоминаниям. Возможно, возымел свое действие горячий пунш, а может быть, еще и потому, что нашелся благодарный слушатель. Ему требовалась лишь пара наводящих вопросов. Я заново набил трубку, устроился поудобней в своем кресле, положил уставшие ноги на каминную решетку и приготовился к продолжению рассказа.
— Эти русские — великолепные солдаты, доложу я вам. Так скажет любой, кому довелось воевать с ними. У нас, англичан, была с ними вроде даже какая-то, что ли, взаимная симпатия. С теми из наших, кто попадал к ним в плен, обращались очень даже хорошо, а когда было объявлено перемирие, мы весьма неплохо ладили с этими русскими. Они всегда наступали одним сильным рывком. В обороне они дрались чертовски стойко и достаточно метко отстреливались, но они не могли наступать долгим натиском под огнем, и вот тут-то мы их превосходили. Французов они сколько раз отбрасывали и заставляли бежать, конечно, если нас не было рядом. Я разок видел, как французы устроили вылазку — их перестреляли, как зайцев. Солдаты они были — хуже некуда, никогда таких не видал, кроме разве что зуавов, но те ведь совсем другого рода — племени. Зато французы эти — отпетые ворюги и мошенники, находясь рядом с ними, нельзя почувствовать себя в безопасности.
— Не хотите же вы сказать, что они вредили или наносили урон своим же союзникам? — недоверчиво спросил я.
— Именно так, сэр, если могли что-то с этого поиметь. Вот что случилось с несчастным Биллом Камероном, что служил у нас на батарее. Он получил письмо, что его жена тяжко захворала, да и сам он был слабого здоровья, так что списали его по болезни домой, в Англию. Он снял причитавшиеся ему двадцать восемь фунтов жалованья и совсем уж было собрался отплыть на родину, как вечером зашел во французскую кантону, лавку со спиртным, выпить, так сказать, отвальную, да и спустил там все свои денежки. Наутро его труп обнаружили на ничьей земле. Изувечили его так, что и не понять было, человек это или баранья туша. В ту зиму многих англичан убили, сэр, а многие французы обзавелись добротными британскими бушлатами.
— Я бы вам рассказал похожую историю, сэр, да боюсь утомить. Нет? Спасибо, сэр, просто не хотел вам докучать. Ну вот, мы вчетвером — я, Сэм Келси, Джек Бернс и Праут — были в гостях у французов, так сказать, на гулянке. По дороге назад Прауту вдруг пришла в голову интересная мысль. Он был парень башковитый, хоть и ирландец.
Р.К. Вудвилл. Атака легкой бригады в битве при Балаклаве
— Слышь, ребята, — говорит он, — если наскребете шесть пенсов, мы с вами нынче сможем заработать деньжат, да и повеселимся вдобавок.
Ну, мы сразу согласились, вывернули карманы, но набрали всего четыре пенса.
— Ничего, хватит, — сказал Праут. — Пошли во французскую кантину. Вы только притворитесь очень пьяными и на все мои вопросы отвечайте «да».
Тогда мы не имели ни малейшего понятия о том, что он задумал, но ввалились в кантину, словно еле стояли на ногах. Французы чуть не попадали со смеху, увидев нас, а мы на свои медяки заказали по рюмке бренди.
— Ну что, — спрашивает Праут, громко так, чтобы все слышали, — пора нам обратно в лагерь, а?
— Да, — отвечаем мы.
— Сэм, у тебя в кармане еще осталось тридцать фунтов?
— Да, — откликается Сэм.
— Билл, а ты получил жалованье за три месяца?
— Да, — говорю я.
— Ну, тогда пошли, да не шатайтесь так, не ровен час, упадете и расшибетесь.
Слегка пошатываясь, мы вышли из кантоны и скрылись в темноте. К тому времени мы уже догадались, к чему дело клонится, но когда мы отошли достаточно далеко, он остановил нас и все нам подробно растолковал.
— Они как пить дать пойдут за нами после того, что мы там наговорили. А мы вчетвером разделаем их под орех, вот увидите. Деньги у них в маленьких мешочках на шее, так что надо всего-то веревочку перерезать.
Ну вот, поковыляли мы дальше, все еще притворяясь пьяными, чтобы иметь преимущество внезапности, но не увидели ни души. Мы почти что дошли до своих траншей, как вдруг услышали шепот: Anglais! Anglais! По — ихнему это значит «англичане». И тут, сэр, в лунном свете мы заметили с дюжину фигур, приближавшихся к нам. Мы продолжали себе ковылять, будто мы пьяные и их вовсе не приметили. Скоро они остановились, и один из них, здоровый такой, подходит к Сэму Келси и спрашивает: «Сколько времени, не знаешь?» Сэм молчит и резко кренится в сторону, а француз, думая, что все в порядке, прыгает, стараясь схватить его за горло.
Это был сигнал к действию, и тут мы начали. Сэм был самым сильным на батарее, к тому же ужасный задира. Он хорошенько врезал в челюсть их главарю, так что тот дважды перевернулся вокруг себя и рухнул на землю, а изо рта у него хлынула кровь. Остальные ринулись на нас, но они умели лишь пинаться ногами и визжать, а мы колотили их, не давая подняться. Нам достались все мешочки, сэр, плюс к тому мы сняли кое-что с тех, что лежали на дорожке. Вернувшись к своим, мы насчитали пятьдесят пять золотых английскими и французскими деньгами, да еще были сапоги, теплые фланелевые блузы и много разной полезной всячины. После той ночи пьяных больше не преследовали, потому что не знали, заманивают их в ловушку или нет.
Ветеран умолк на несколько мгновений, чтобы отхлебнуть из своего бокала и выслушать мое одобрительное бормотание. Мне показалось, что его запас историй истощился, но он снова заговорил, время от времени попыхивая трубкой.
— Сэм Келси — я вам о нем говорил — был храбрый человек, но его брат Джо — еще храбрее, хотя и негодяй, что не редкость среди храбрецов. Когда я после войны служил на Гибралтаре, Джо Келси отбывал там срок на строительстве укреплений, его выслали из Англии за какие-то темные делишки. Его знали как дерзкого и решительного человека, поэтому надзиратели особенно строго следили за ним, боясь, как бы он не удрал. Как-то раз он работал на берегу реки и заметил плывущую по течению большую плетеную корзину. В таких обычно поставляют вино и снедь для офицерских пирушек. Так вот, выловил он эту корзину, выбил дно и спрятал ее в кустах. На следующее утро во время завтрака вбегает часовой и кричит: «Ребята, пошли! Подняли пятерку пик!» Пятеркой пик мы окрестили сигнальный флажок, который поднимали, когда сбегал заключенный. Мы все высыпали наружу и бросились обшаривать все вокруг, словно гончие на охоте, потому как нашедшему беглеца полагалась награда в два фунта. Обыскали все до последнего ручейка и кустика, но Джо как сквозь землю провалился. Наконец, мы прекратили поиски, решив, что он, должно быть, покоится на дне реки.
В тот день я стоял в карауле на крепостном валу и случайно заметил старую корзину, плывшую где-то в полумиле от берега. Сперва я не обратил на нее внимания, но минут через пятнадцать снова заметил ее и глазам своим не поверил.
— Эй! — крикнул я часовому на стене. — Видал, эта корзина движется все ближе и ближе к испанскому берегу. Чтоб мне лопнуть, но плывет она против ветра, течения и всех законов природы.
— Чепуха! — отвечает тот. — Тут в проливе полно всяких странных водоворотов и завихрений.
Это меня не убедило, поэтому я направился к командиру нашей батареи капитану Моргану. Он сидел и курил сигару. Я отдал честь и доложил о корзине. Капитан куда-то вышел и через минуту вернулся с подзорной трубой.
— Вот это да! — воскликнул он, глядя в трубу. — Из корзины руки торчат! Да это тот самый мерзавец, что сбежал нынче утром. Сейчас же дайте сигнал на эсминец.
Мы живо дали семафор, и через несколько минут в погоню за беглецом устремились две шлюпки. Если бы все шло как шло, Джо бы наверняка поймали, потому что он не знал, что его засекли, и плыл неторопясь, экономя силы, а пловец он был очень сильный и выносливый. Но капитан Морган вдруг сказал: