Днем окна занавешивали льняными полотнами, чтобы уберечь покои от палящего солнца. Констанца отдернула занавеси, вдохнула вечерний бриз.
— Che caldo![24] — Протерла горло и виски платочком. — Мадонна! Слышал? Летом опять будет чума.
Лучи заходящего солнца отражались от канала, на потолке плясали цветные пятна. Куртизанка отвернулась и посмотрела на воду. Темные волосы заплетены в толстую косу, одета в то же турецкое темно-красное платье без рукавов, в котором Керью видел ее в прошлый раз.
— Как думаешь, — прижалась Фабия лбом к холодной каменной колонне, — он придет?
— По-моему, ты об этом уже спрашивала, — улыбнулся Джон.
— Спрашивала, — закрыв глаза, прошептала Констанца. — И что ты ответишь сейчас?
Мужчина помолчал.
— Надеялся, — произнес нехотя, — ты расскажешь.
— Тоже ищешь? Ну вот, история повторяется. В точности. Мы ждем Пола Пиндара, — тихонько вздохнула женщина. — Ты себе не представляешь, друг мой, как я устала от вечного ожидания.
На шее гадалки сверкала золотая цепочка с красным камнем, который она все время рассеянно крутила в руках.
— После визита этого Амброза Пол провел тут несколько ночей. Но с тех пор я его не видела, если тебе интересно.
Неловкое молчание.
— Он все еще любит ее?
— Кого?
— Эту Селию Лампри.
— Мертвых нельзя любить, — ответил Керью резче, чем хотел. — Это бред.
— А ты уверен, что она не выжила?
— Для него она мертва, — холодно взглянул на куртизанку мужчина.
— Ответ истинного философа. — Констанца повернулась к нему, с усилием отгоняя мрачные мысли. — Браво, Джон Керью! Выпей бокал вина перед уходом! — воскликнула она и подошла к столику возле кровати. Там стоял поднос с хлебом и сыром, кувшин вина. Юбки тихо шуршали по голому каменному полу. — А ты? — Фабия протянула слуге Пола бокал на высокой тонкой ножке. — Ты когда-нибудь любил?
На лице юноши отразилось удивление. Женщина рассмеялась.
— Да-да, наслышана о ночных визитах в конвенты… Не бойся, никому не скажу. Но знаешь, Джон Керью, — одарив его ленивой кошачьей улыбкой, продолжала куртизанка, — горе девушке, которая полюбит тебя!
Керью подошел к столу. Среди бумаг и перьев, чернильниц и канцелярских ножей лежала та самая колода Таро: Маг, Луна, Шут, Повешенный — да, последняя карта будет кстати, если он тут задержится.
— А Пол тоже разрешает без спроса брать свои бумаги? — Констанца попыталась выхватить листок.
— Не знал, что ты пишешь стихи.
— Один из патронов требует этого. Ну и гадания, конечно. Это стихотворение для завтрашнего праздника в его садах на Гвидекке.
Женщина взяла листок и аккуратно отложила его в сторону.
Керью снова посмотрел на карты, разложенные на турецком ковре.
— Помнишь, я пыталась гадать тебе? — спросила куртизанка, заметив его интерес. — Никак не пойму… — Она присела за столик, собрала колоду, перетасовала несколько раз и раскинула веером. — Вытяни одну.
Внезапно игривое настроение женщины показалось Керью неестественным.
— Констанца, моя судьба мне известна.
Но он все-таки вытянул карту, чтобы доставить даме удовольствие. Затем еще одну. Положил их рядом рубашкой вниз.
— Вторая — для тебя.
Констанца взглянула на Джона, потом на карты.
— Желаешь знать, что там?
— Я пришел не за этим. — Керью хрустнул пальцами. — Вообще-то я просто хочу передать кое-что. Для Пиндара.
— Но, как видишь, его здесь нет. — Куртизанка сосредоточенно глядела на Таро, словно не решаясь прикоснуться.
Мужчина достал из-за пояса нож и отрезал себе кусок сыра. «Надо сказать ей, иначе может быть поздно». Аккуратно отправил еду в рот.
— Пол видел алмаз. Я тоже.
Фабия замерла.
— Голубой Султан?
— Точно.
Джон вспомнил потрясающий камень: голубой лед, голубой огонь. Будто из потустороннего мира.
— Видел его? Своими глазами? Значит, все эти истории — правда. Где же? О нет, только не говори, что…
— Именно. Тот парень, о котором ты рассказывала. Меммо, если не ошибаюсь?
— Зуан? Зуан Меммо? — Констанца сжала в руке рубин.
— Там еще был один неприятный тип, Франческо. Похоже, его приятель.
— Франческо, — побледнела женщина. — Франческо Контарини?
— Знаешь его?
— О да, как и Пол. Все хуже, чем я думала. Пиндару от него ничего хорошего ждать не стоит, помяни мое слово. Но они же, — привстав, воскликнула Констанца, — не уговорили его играть?!