— Я ее распустил, — произнес то, чего я так боялась.
— Что!? — подскочила, но тут же осела, чтобы не разбудить спящего в кроватке Сашу.
Андрей же заверял, что у Кости все прекрасно. Обманывал?
Жестом я приказала Косте следовать за мной, чтобы в более подходящей обстановке, дать ему хорошую взбучку.
— Зачем ты это сделал!? — то вскрикивала, то переходила почти на шепот, все еще боялась побеспокоить ребенка, несмотря на то, что он находился на втором этаже. Соблюдать тишину стало уже привычкой. — Надеюсь, не ради меня?
— Нет, — отрицательно качнул головой.
— Хорошо, — хотелось верить, что не врет, — потому что я никогда не ждала этого! Не прощу себя, если ты откажешься от музыки. Ты должен петь, я хочу, чтобы ты выступал! — слова сами собой вырвались из меня, и я даже не успела их осознать. — Ты слышишь? Собери группу снова!
Костя помолчал, для него, наверное, тоже было откровением, что я буквально требовала, чтобы он вернулся к публичной жизни.
— Нет, — последовал какой-то меланхоличный ответ. — Мне безумно приятно, что ты так радеешь за присутствие музыки в моей жизни, но группа в прошлом, этот этап для меня пройден.
Какой прогресс за столь короткое время. Он совсем недавно отделился от брата и стал самостоятельным, а теперь заявляет, что и группу перерос. Конечно, я рада за него, если все так, как он говорит, но какое будущее он теперь для себя видит?
— И чем же ты собираешься заниматься? — ненавязчиво поинтересовалась, будто это не сильно меня волновало.
— Музыкой, — снова ошарашил.
— Ты издеваешься? — казалось глупой шуткой, отойти от музыки, чтобы в дальнейшем заниматься музыкой. Что за порочный круг?
— «Адамас» была лишь средством, — пояснил, и с каждым словом я все больше понимала, чего он хочет и к чему стремится, — способом воплощения моих творческих идей, но теперь мне в ней стало тесно, негде развернуться. Я пока не определился точно, будет ли это сольная карьера, или музыкальный лейбл, но я и дальше буду двигаться в этом направлении, только теперь самостоятельно. Теперь ты спокойна?
— Да, — обижено буркнула, — нечего было так пугать.
— Прости, — взял меня за руку, привлекая к себе, — я не хотел, — и уверенно поцеловал. Так, будто я все еще его. От этого ощущения я разомлела и быстро сдалась, забыв обиду.
Постепенно поцелуи становились все более жадными, а прикосновения откровенными, и скоро я поняла, что Костя давно не пытается загладить вину — он хочет меня. Во мне боролись ответное желание и доводы рассудка.
— Нет, — выскользнула из Костиных рук, когда те уже пробрались под одежду. — Кажется, Саша проснулся, — придумала повод и убежала наверх.
Правда, надолго это меня не спасло, скоро Костя пришел следом.
— Спит? — покойно поинтересовался, а когда я согласно кивнула, подхватил меня на руки и уложил на кровать, наваливаясь сверху. Плохая была идея прятаться там, где нельзя поднять шум.
— Нельзя! — совсем не строго, а больше жалобно, пискнула. И Костя, конечно же, не послушал и рушил встроенный мной стены своими ласками и поцелуями. Засранец знал, на что откликается мое тело и бессовестно пользовался этим. — Нельзя, — повторяла как мантру.
— Можно, — возразил, не переставая покрывать меня поцелуями, — я консультировался с врачом, уже можно заниматься сексом.
— Что? Как? Так вот почему! — скоростным сапсаном в моей голове пронеслись мысли, и все странности в Костином поведении за последние месяцы сложились в четкий цельный паззл.
— Что «почему»? — заглянул мне в глаза. — Почему я ходил вокруг тебя кругам? Почему как озабоченный подросток молча пускал на тебя слюни и возбуждался от любого твоего прикосновения? Я считал дни, родная, считал дни. Так что, если понадобиться, свяжу тебя, чтобы ты не убежала.
Даже так!?
— Соболев, ты извращенец, — выдохнула, даже не пытаясь вкладывать в обвинение злость или протест.
— Проходили уже, — напомнил, как однажды удостоился от меня такого же оскорбления, когда после знакомства с малышкой Элей предложил «организовать» мне ребенка.
— Но я все равно тебя люблю, — добавила.
— Скажи еще, — попросил, замерев и медленно подняв на меня взгляд, — я так давно не слышал этого…
— Люблю, люблю, люблю, люблю… — могла бы так бесконечно, но Костин поцелуй заставил замолчать. Дальше мы уже заговорили на совсем другом языке — чувственном языке тела.
22. По-настоящему…(третья часть)
Костино ровное дыхание щекотало мою шею, рядом в кроватке так же мирно сопел сын, и только я одна глазела в потолок, не находя покоя.