Ну, аллах с ними, с гранями. Более притягательны сейчас надписи на них. Еще с детства религиозная бабушка обучала Марата по Корану разбираться в арабских буквах: «Ба-би-бу, ха-хи-ху». Интересно проверить — насколько крепка мальчишеская память. И Марат медленно потащил палец справа налево по гибким письменам. Первое слово читалось как «брхан», за ним следовало «нзмшах». А так как краткие гласные в арабском письме не изображаются, то все вместе следует читать «Бурхан-Низам-Шах». Дальше следовало непонятное слово «сани», потом палочка и три точки, что, конечно, означало тысячный год мусульманского календаря, и снова непонятное слово «снх»… Все правильно! Вот ниже Ферсман приводит перевод надписи, сделанный академиком С. Ф. Ольденбургом: «Бурхан-Низам-Шах второй. 1000 год».
«Ай да я! — мысленно похвалил себя Марат. — Хоть и не академик, а почти все прочитал сам. Странно только — зачем неведомый мастер вырезал слово „снх“ — „год“. Оно здесь явно лишнее, все понятно и без него».
Откуда-то издалека донесся голос Ирины.
— Что? — переспросил Марат.
— Я спрашиваю — спать собираешься или нет? Первый час уже.
— Отдыхайте, Ираида Петровна, не обращайте на меня внимания.
Ну, раз дело дошло до Ираиды, то мужа сейчас трогать нельзя. Ирина вздохнула, заплела на ночь платинового цвета косу, заглянула к Камилке, поправила на нем одеяло. И пошла спать.
На другой день она поднялась рано, приготовила завтрак, разбудила сына и проследила за его утренней гимнастикой. Накормила и отправила в школу, а сама принялась за уборку. Перетерла стеллажи влажной тряпкой, вымыла полы во всех трех комнатах, собрала белье для завтрашней стирки. А Марат все изучал Ферсмана (спал ли он ночью-то?), время от времени звучно щелкал языком и только приподнял ноги, когда она мыла возле него. К часу дня пришел развеселый Камилка с полным портфелем пятерок, и они втроем пообедали. Потом Ирина с сыном пошли в лес, оставив Марата обложенным томами энциклопедии и книгами по кристаллографии и минералогии. Домой вернулись усталые и пропитанные весенними запахами.
Их ожидала загадочная картина: дорогой папочка сидел на кухне и вырезал из моркови нечто продолговатое и граненое как карандаш. На столе грудилась искрошенная морковь и картошка.
— Что с тобой? — удивилась Ирина. — Не хочешь ли ты к ужину нажарить моркови?
— Не мешай! — Марат погрозил ножом. — Я делаю алмаз «Шах».
Мама и сынок недоуменно воззрились на отца.
— Ступайте, — покосился Марат. — Я стою на пороге грандиозного открытия.
— Из картошки делать алмазы — действительно грандиозно! — Ирина засмеялась. — И как, получается?
— Не совсем. Хочу вырезать объемную модель, чтобы повертеть в руках. Да вот у Ферсмана маловато данных… Эх, хорошо бы посмотреть на настоящий «Шах»!
— Может, я помогу? — спросила Ирина. — Мое пространственное воображение сам Чернов хвалил.
Ее взгляд сразу наткнулся на арабские каракули, сплетенные в удивительно тонкий орнамент.
— Что это?
— Надписи, вырезанные на гранях тремя владельцами «Шаха». Но не в них суть. У кристалла очень странное соотношение между реберными углами.
— А что они означают? — не слушала Ирина, показывая — пальчиком на центральный орнамент.
— «Сын Джихангир-Шаха Джихан-Шах. 1051».
— Ого! Так давно?
— Это по лунному календарю. А от рождества Христова — год тысяча шестьсот сорок первый.
4. ВТОРАЯ НАДПИСЬ
Мир — лестница, по ступеням которой
Шел человек.
Мы осязаем то,
Что он оставил на своей дороге.
На тридцатом году правления странная болезнь поразила владыку Индии. Временами в животе начиналась такая боль, будто по нему полосовали кинжалами. Джихан-Шах перегибался пополам, катался на широкой постели и все-таки не мог удержаться от жалобных стонов. Преданный лекарь-брахман прикладывал к животу нагретые камни, поил разведенным в вине мумиё, окуривал дымом, от которого першило в гортани. Но все было тщетно. Боль набрасывалась внезапно, как тигр, и независимо от лекарств отступала, оставляя Джихан-Шаха обессилевшим и иссушенным. Истерзанное тело отказывалось служить, но голова оставалась трезвой и ясной.
Шах понимал, что от непереносимой боли может умереть, и тревожился за судьбу страны. Кто сменит его на троне? Аламгир жесток с иноверцами и сребролюбив. Он истощит государство, созданное кровью и потом тимуридов. Кроме того, соглядатаи донесли, что он готовит покушение на жизнь шаха. Пришлось удалить его из столицы и назначить наместником в Декане. Мало отличаются от Аламгира Суджа и Мурад. Умней и дальновидней всех четвертый сын — Дара-Шах. Только он может стать достойным преемником, только он умножит добрые дела отца.