— … Успокой свое сердце и прохлади глаза, сын мой. Это была не самая ценная вещь в моем доме. Попробуй еще раз, и очень прошу тебя — престань представлять себе на месте левитируемой вещи сестру… как ее там?
— Толстуха Маго.
— Вот именно. В противном случае ты так и будешь вертеть объект воздействия волчком и выстукивать им стены. Пойми, Арколь, эмоции могут понадобиться при усилении заклинания, но не при его первичном осуществлении. А теперь попробуй поставить вот эту розу во-он в ту вазу.
— … Плохо, Арколь, никуда не годится. Если бы это был настоящий обессиливатель, ты давно уже лежал бы, уткнувшись носом в сапоги противника. Одной точности удара мало, это должен быть именно удар, а не касание.
— Учитель, ведь вы сами всегда мне говорили, что я должен сдерживать эмоции…
— Верно, сын мой. Но для чего, как ты думаешь?
— Наверное, для того, чтобы хоть одна ваза в доме уцелела.
— Хвала Вседержителю, сын мой, я в состоянии скупить все вазы Шаммаха и не обнищать. Сдерживай чувства, дабы стали они подобием натянутой тетивы, и тогда стрела твоей воли сокрушит любое препятствие. Ты ведь злопамятен, как эльф… Вспомни, например, как тебя пороли…
— Ха-а-ахх!!!… Ой… — вырвавшаяся из сузившихся глаз подростка черная молния разнесла в мелкие осколки стоящий на мраморном столике стеклянный шар… а заодно и сам столик.
— Ой… я не хотел, Учитель…
— Ничего, мой мальчик. На этот раз получилось не так уж плохо. Ступай-ка ты в сад, поработай с абрикосами, с теми, недозревшими…
— А вы, Учитель?..
— Я?! А я, пожалуй, займусь подсчетами, хватит ли моих скромных средств на все мраморные столики…
— … Клянусь каменными клыками Краглы, Арколь, что ты себе позволяешь?! Ты уже не ребенок, чтобы так дурачиться! И кроме того, я еще не давал тебе разрешения самостоятельно пользоваться Залой Большого Пантакля! Ну чем тебе не угодили эти несчастные паломницы, что ты перенес весь странноприимный дом на место самого дрянного марутского борделя… кстати, а куда ты отправил сам бордель? Неужели?.. Негодник!!! На площадь перед Святилищем Десяти Добродетелей!.. О священные длани Вседержителя! Но зачем, сын мой?!
— Не сердитесь. Учитель, я не хотел вас огорчать… Просто я шел вчера мимо сбродного дома и увидел…
— Уж не толстуху ли Маго?!
— Ага, ее… И еще сестру Цинеллу, она так любила добавлять соль в воду для вымачивания розог… В кои — то веки выбрались бедняжки из своего захолустья, решили попутешествовать…
— А ты добавил им остроты ощущений… подсолил, так сказать… Только одно, Арколь: ты перенес дом утром или на ночь глядя?
— Помилуйте, Учитель, кто же идет в бордель утром?
— О небо… Ладно, иди уж… — аш-Шудах не мог сдержать смеха, — сделай ночью обратный перенос, да поаккуратнее!
…Прошло восемь лет. Арколь вырос, превратившись из голодного приютского мальчишки в молодого талантливого мага. Все это время он провел под кровом аш-Шудаха: он много занимался, с искренним удовольствием помогал учителю в его теоретических разысканиях или небезопасных опытах, и таким же удовольствием развлекался в Маруте Скверном…
— Вот ты где, Арколь, — сказал аш-Шудах, входя в библиотеку, занимавшую добрую половину его дома, — отложи сей пыльный фолиант, сын мой. Поверь мне, его автор — редкостный зануда, поставивший перед собой грандиозную задачу: доказать осуществимость межвидового скрещивания без магического воздействия.
— Учитель, но ведь это бред какой-то…
— Вот и я ему то же самое говорил, ослу нильгайскому…
— Как говорили? Он же умер пятьсот лет назад! Вот уж не думал, что вы такой древний… неплохо выглядите для своих лет. А то, может, прикажете поддерживать вас под ручку?
— Я тебе поддержу… Оставь свои штудии и собирайся: мы едем в Миср, там скоро большой торг и я хочу сделать тебе подарок.
Миср, центр шаммахитской работорговли, был похож на просыпанную на побережье горсточку сахарного песка — крыши домов, купола храмов, полотняные палатки рынков — все было ослепительно белым. От Пойолы, где муспельские ублюдки разгружали, сортировали и оценивали свой живой товар, город отделял узкий пролив, именуемой проливом Слез — обычная морская вода была в нем настолько соленой (возможно, от пролитых здесь бесчисленных слез), что в ней невозможно было утонуть, она силком выталкивала тело на поверхность. И перевозимые на огромном пароме вчерашние вольные люди с тоской и укоризной смотрели на воду, отказавшую им в последней надежде на смерть в свободе…